Пустился день, пришпоренный в галоп
шелонником – бродягой узкоглазым,
стоит светило розовым топазом
в ущелии очелья тяжело.
Подбитым курыканом* с высоты
во льды ушёл, перевернувшись, месяц,
а вьюга между сопок куролесит,
где жизнь и чувства насмерть взаперти
погребены, и ластится орлом
к испуганному сердцу неизбежность,
легко топорща перьев белоснежье,
блестит, тревожа плоть, когтей излом.
Взорвать намётом краевую степь,
откраивая крапины живого
в бесчувствии бездушья ледяного,
в неможности по-божески хотеть
иной судьбы, кровавое сорвав
струпьё, во сне тревожное пророча —
чем выше стану свету, тем жесточе
и шквалистей безносая Сарма*.
Дай бог, чтоб не остался прочерк
в графе «жила».
_____
* Курыкан — журавль, также курыканы — "журавли", самодийские ненецкие племена (общность на территории Сибири и Центральной Азии).
* Сарма́ — самый мощный ветер, дующий из ущелья р. Сарма в средней части Байкала.
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.