Она молчала у окна,
И взгляд её искал кого-то
В глуши садовой, что весна
Раскрасила, сливая с нотой
Тоскливой песни соловьиной
Под старой, сломанной брединой
У диких розовых кустов,
Что любят песни соловьёв.
На подоконнике тюрьмы,
И в кандалах пузатой вазы
Она засохла, до зимы
Не дотянула. Стало сразу
Темнее в комнате просторной,
И горничной рука проворно
Смахнула пепельную вязь
И вытерла под блюдцем грязь.
Бренчало в зале фортепьяно,
Самодовольно плыли звуки,
Вновь под окном как будто пьяный
Свалился вечер. Буги-вуги
Вдруг заплясало с ветром лето,
Закат сиял хвостом кометы,
И вялой розы лепестки
Под ветром были так легки...
Боясь расплескать, проношу головную боль
в сером свете зимнего полдня вдоль
оловянной реки, уносящей грязь к океану,
разделившему нас с тем размахом, который глаз
убеждает в мелочных свойствах масс.
Как заметил гном великану.
В на попа поставленном царстве, где мощь крупиц
выражается дробью подметок и взглядом ниц,
испытующим прочность гравия в Новом Свете,
все, что помнит твердое тело pro
vita sua - чужого бедра тепло
да сухой букет на буфете.
Автостадо гремит; и глотает свой кислород,
схожий с локтем на вкус, углекислый рот;
свет лежит на зрачке, точно пыль на свечном огарке.
Голова болит, голова болит.
Ветер волосы шевелит
на больной голове моей в буром парке.
1974
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
