Ступай, милорд, в глубокий лес, послушай
безумные слова премудрой сойки:
упасть, уснуть, свинца закапать в уши
и жить во сне от стойки и до койки;
какой тоской заклеивают дыры
к той пустоте, что заполняет душу?
О чем поет безликий голос лиры?
Который я – предатель? Или трушу?
Ступай, мой друг, поговори с другими,
разбей оковы синусами ямба.
Спроси, зачем рождаются нагими
душой, нагими телом сходят в яму?
Гляди вокруг стеклянными словами,
увидишь, что отвага – та же робость,
но только в лоб, поход за головами –
любовь. А может, проще, выйти в пропасть?..
Решай, решай, залипнув на карнизе,
что ждет тебя в заупокойной битве,
и может быть Офелия на тризне
помянет и тебя в своей молитве…
***
Офелия - Офелии
Утром глаза откроешь – два неба карих,
два бирюзовых солнца, как листья – желтых;
будешь смотреть на спящего, мата хари,
альбу прощальную плакать от третьей вольты
и вспоминать, кем была ты ему: денницей
и пробуждением вещим от сна реалий,
пястью и перстью, целой, ценой, цевницей –
кем ни была б, – не осталось былых регалий.
Кем бы ни быть, только трогать бы годы губы,
петь бы зарянкой глазам голубым осанны;
только пространства – пока не очнутся трубы,
только и времени – то, что зашито в саван.
Так что пока-пока, как бы ни был сладок
звук колокольчика где-то внутри. Тревожит:
не разгадать ему главную из загадок
если/пока не разделит с любимой ложе.
Реки, как руки – держат, у них – примета:
если венок захлебнулся, так то – к русалке.
Палец к губам – отправляйся к реке, «карета»;
верно, пора: зацветают мои фиалки…
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
