шла собака по роялю
ну подумаешь что шла
мало ли таких виляет
за околицу села
а ещё она играла
то ли польку то ли джаз
под кошачее хорало
и ворон боезапас
колбасою попирала
самоката колесо
делай смело сальто в сон
в сон чудовищ славный клон
*****
и нет тебя когда гроза инет
и есть но словно шредингер и нет
и только красный крест в углу окна
и ночь в бессонной пыточной длинна
но как роднит страниц нездешний свет
со здешним в родонитовый рассвет
несёт благую весть или конец
в мерцании искусственных сердец
как никогда близки небыть и быть
в ненаших битах измеряя прыть
привязанные за ногу летим
в бескрайних рамках сетевой клети
*****
когда звенит в ушах лихая тишина
и ветер пополам и день наполовину
и нет ни в чём ни скорости ни дна
натянута опасно пуповина
недоля уж секатором грозит
и думаешь а хрен бы с этим миром
умру во цвете ссоры и грозы
коровьим перевоплотясь гарниром
и вот уже смиряясь и боясь
подставишь родничок мол бейте нате
опустится невидимая бязь
неведомой доселе благодати
и что-то забормочешь про усы
торчащие из щели панагии
под длинные укроешься власы
от всех и вся и боже помоги им
из центра то ли сердца то ль души
рванёт молитва оставляя клетку
возвоешь помоги и сокруши
обидчиков неправых и соседку
и что-то там про прялку и костру
из темноты сознания клубочком
раскатисто покатится к добру
по меченым на половицах точкам
веретено любви рождает мир
вытягивает жизнями куделицу
и ты его поклонница кумир
невольная довольная подельница
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.