Проходила мимо, посмотрела,
Обернулась черною вороной.
Ни прибытка вроде, ни урона –
Обернулась птицей, улетела.
Ни о чем таком не говорила,
Ничего как будто не хотела.
Только вдруг воронья эта сила
И крылом, и бездною задела.
Где-то в небе стало птицей больше –
И стоишь под небом небывалым,
Две ладони складывая в ковшик,
Только небо под ноги упало.
И звенит пронзительней и тоньше
Тетива натянутою жилой.
Ей бы песней – песня бы убила…
Ей струною – порвалась струна бы…
Георгины
Покуда утро разливало
Под окна долгие дожди,
И вся садовая дышала
Сирень о счастье впереди –
Цыганам верилось нетрудно,
Катилось лето колесом
С цветком в карманчике нагрудном
На обещании одном.
Смешно, но все и так, и то же:
Вода и дачные цветы.
Но первый лист в ломбард заложен
Из ненадежных золотых.
Немного лишней фурнитуры –
А георгин горит огнем,
А уходящая натура
Блестит слезами под дождем.
Гости
К нам приезжают печальные гости
В шелковых блузах шафрана и охры
Комнаты пахнут сырою постелью
Летним забытым на плечиках счастьем
От дальнозоркости вымытых окон
Гости болеют мигренью и сплином
Необратимо губной лихорадкой
Блюзом последнего землекруженья
Где же наш ключ я закрою их в доме
С дождевиками на каменных стенах
Я буду слышать шаги по ступеням
Я буду слушать их неприкасанья
Окна захлопнут прозрачные веки
Музыка музыка под листопадом
Ветер кидает по крыше каштаны
Желтую розу на туче катая
Пусть никого не окажется подле
Пусть ничего не останется после
Лишь соскользнувшая змейка с запястья
Спрячется в шорохе сброшенных листьев
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
