Опять четвертый час. Да что это, ей-богу!
Ну, что, четвертый час, о чём поговорим? (с)
Четвертый час.
Ночь смотрит на меня из глубины окна,
мигая звездами и недоумевая.
И капелька луны так хорошо видна...
А я сижу перед компьютером, ругая
мысленно себя за то, что выбившись из сил,
слагаю стих. Нет, всё же не слагаю,
а втаскиваю в форточку извне.
Он долго там маячил за стеклом: ходил,
Подмигивал, кричал беззвучно мне,
Кривил в обиде рот, готовясь разрыдаться
от недогадливости ветреной моей.
Втащила. Вот он. Мокрый и смешной. Похожий
и на птенца, и на котёнка-сфинкса. Два в одном.
Несчастный мой, замёрз и голоден. Я тоже.
Сварю-ка нам я колумбийский кофе с молоком.
Пей, не стесняйся, птице-кот. Смотри, не обожгись!
На хлеб намазываю фразы, рифмы, смыслы. Ешь!
Вот интересно мне, каким ты вырастешь и жизнь
какую проживешь? А может, сдохнешь, не подав надежд?
Что впереди - неведомо. А на часах - пять тридцать.
И на столе рассыпаны слова, тире да точки с запятыми,
сухие крошки хлеба. Ночь уходит. Мне не спится.
Придумать бы название стиху, а кото-птице - имя.
И снова в чашку наливаю кофе, но не с молоком,
а с каплей исчезающей луны и долькой лазурита.
Спит птице-кот. Он сыт, доволен и укрыт платком.
На мониторе - стих. Копирую и сохраняю. Всё. Финита.
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи, глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.