Наташа, прочитав Ницше, я "побывал" в Зильс-Марии, посмотрел про неё всё, что можно посмотреть - фото, видео, кино. Немного позже я увидел деревеньку Чорана.
Я был пуст, глядя на швейцарские красоты, на которых до всякого типографского или кино-глянца, наверное, уже лежит глянец. Что-то невыносимо стерильное, дистиллированное было во всём этом, слишком красивом и чистом. Бог, умирающий в грязи и поту и крови, умирает, чтобы всё же воскреснуть. Бог, который умер бы в этом глянце, не воскрес бы никогда. Грязь, пот, кровь, снова грязь - из чего ещё может возникнуть или возродиться жизнь? Каждый учёный-мочёный скажет, что другой среды для за- и рождения и воз-рождения нет. Это, мол, даже наука "доказала". А что противоположней , чем грязи и глянец. Только глянец и жизнь. Жизнь, которая грязь не какая-то вообще и философски, а конкретная - ощутимая, пахнущая, движущаяся, родная, сено-солома, грибок-плесень на сене-соломе, босые ноги шлёпает по сену-соломе, то и дело вляпываясь в сверкающий на солнце навоз, грязь как родина. И то ли стерильность избегает её, то ли она бежит от стерильности. Бежать-бежать-бежать-бежать от стерильности и дистиллированности - и добежать до Дома, в радость Дома, где в солнечных лучах танцуют шелуха-пылинки (пусть это и будут ангелы), что ещё должна делать жизнь?
Поэтому Чоран для меня загадка. Я видел его родную деревню - я видел жизнь около Бога или около богов, я видел как преломляются и живут и движутся кристаллики пыли и грязи под этим солнцем, христовым и языческим одновременно. И грязь, так просоленная солнцем, была и христовой и языческой, примеряющей и примиряющей обе тоски и обе радости. Почему же Чоран не унёс эту пыль, эту грязь своей родины в странствия по своему философскому одиночеству. Такое впечатление, что он боялся её. И не оказался ли он в дистилляте чистой тоски? В такой чистоте, когда смывается всё, посоленное солнцем, и смертельной улыбкой из тоски взблескивает глянец - почти как зубы в рекламе самой лучшей зубной пасты, какой ещё не видел белый свет. Красота ли глянец, глянец ли красота? Самое страшное не то, что ответят - да. Самое страшное, что так ответит только тот, кто не читал или читал-не понял или читал-а ну его нахер - этого бедного румынского гения. Так откуда же это соседство сестры глянца - дистиллированной тоски (тоски не по Богу, не по богам, не по человеку, не по себе даже, а тоски как научного эксперимента, эксперимента,par exellence, ради эксперимента), этой, прости меня, философски-сконструированной тоски как и инструмента и опыта.
Может, я задаю неправильные вопросы? Может, ищу неправильные ответы? Но всё же - где они? Может, они там, где грязь на Боге, где пыль на ступнях Христа, где божки азиатов измазаны коровьим жиром, где вши сыплются с косм танцующего шамана - и там же и наша тоска и - главное дитя тоски - радость от (пусть в разной мере) Приближения к тому, по чём тоскуется. Это ведь и единственное живое дитя тоски, если разобраться, если не считать дистиллированные выкидыши полного атеизма под фотоблицевыми улыбками (усмешками) глянца.
Вверху - грошовый дом свиданий.
Внизу - в грошовом "Казино"
Расселись зрители. Темно.
Пора щипков и ожиданий.
Тот захихикал, тот зевнул...
Но неудачник облыселый
Высоко палочкой взмахнул.
Открылись темные пределы,
И вот - сквозь дым табачных туч
Прожектора зеленый луч.
На авансцене, в полумраке,
Раскрыв золотозубый рот,
Румяный хахаль в шапокляке
О звездах песенку поет.
И под двуспальные напевы
На полинялый небосвод
Ведут сомнительные девы
Свой непотребный хоровод.
Сквозь облака, по сферам райским
(Улыбочки туда-сюда)
С каким-то веером китайским
Плывет Полярная Звезда.
За ней вприпрыжку поспешая,
Та пожирней, та похудей,
Семь звезд - Медведица Большая
Трясут четырнадцать грудей.
И до последнего раздета,
Горя брильянтовой косой,
Вдруг жидколягая комета
Выносится перед толпой.
Глядят солдаты и портные
На рассусаленный сумбур,
Играют сгустки жировые
На бедрах Etoile d'amour,
Несутся звезды в пляске, в тряске,
Звучит оркестр, поет дурак,
Летят алмазные подвязки
Из мрака в свет, из света в мрак.
И заходя в дыру все ту же,
И восходя на небосклон,
Так вот в какой постыдной луже
Твой День Четвертый отражен!..
Нелегкий труд, о Боже правый,
Всю жизнь воссоздавать мечтой
Твой мир, горящий звездной славой
И первозданною красой.
1925
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.