Чёрный пудель из соседней, из тринадцатой квартиры,
Где живёт бирюк, заросший бородой до самых глаз,
Не рычит, совсем не лает, у ноги шагает смирно,
Без ошейника гуляет полночью один, час в час.
Перед сном курнуть с соседкой, не захлопнув дверь, я вышел,
Возвращаюсь, а навстречу выбегает пёс, как тень...
Ноут сброшен. Чат подвешен и рекламный баннер выше –
Френч медалями сверкает: «Только кликни! Кликни здесь...
Кладбища на вашем свете – для скелетов с черепами,
А у нас, в обратном свете – есть одно для всех, кто жив.
Их могилы – дни и годы, их гробы – о прошлом память.
Саваны – покой усталой, настрадавшейся души.
Если ты не побоишься лечь в могилу, станешь трупом
И узнаешь, всё что будет, что случится, что – отнюдь.
Мы залог берём пустячный, несерьёзный и не крупный:
Если струсишь, позабудешь всё при всё, не обессудь».
Клик! На баннер – капля крови. Эсэмэс на телефоне:
«Жду. Спускайтесь». В непонятках подхожу, а там – такси.
За рулём седой водила – копия сосед, вороний
Профиль и молчит, ни слова. Что ли самому спросить?
«Сколько в два конца?» – «Бесплатно».
Улыбаюсь: «Мне накладно».
Обернулся... Одноглаз.
Жуть напала как-то враз.
Ртутным светом бликовал вытекший белок кровавый,
Как удар под дых: заткнулся, сел. Помчали. Паралич.
Дрифт, каток. Конец асфальта. Отче наш. Промёрзший гравий.
Кто-то клюнул на медальку, словно леонидыльич,
Кто-то плачет.
Адская жара в салоне...
Настежь окна... Как он гонит...
Под эстрадный винегрет
Радио лепечет бред...
Остановка. Чисто поле... Занесённые оградки,
Над зрачком луны размазан в облаках кровоподтёк.
Одноглазый ворон смотрит мне в межбровье, как на падаль.
«Жду. Ступайте». Лютый холод. Ветер жалит, снег метёт.
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
