зайки зайки
что ты всё про заек
напиши про что-нибудь ещё
но дрейфуют
новые мазаи
и на дне от крови горячо
**
ты сказал что нынче лихоосень
он поддакнул все чего-то просят
хлеба зрелищ и запретный плод
но от римских мало изменилось
кто-то сыт другие просят милость
милостыню бедный подаёт
**
где моя спала и пропадала
мало-мало от себя отстала
потерялась в диких временах
носится укушенный меркурий
греется в лучах горячих дурень
маленький удаленький в штанах
ты же то ль кометой то планетой
расцветаешь боком ближе к лету
обмотав макушку в облака
и слетаешь по весне с орбиты
напрямую замыкая биты
ноет сердце выше родничка
прыгает по темечку синица
ничего зараза не боится
уродилась нынче конопля
прочную сошью простую робу
на́ море отправлюсь да попробую
удержать в ладонях журавля
**
Воздуха! Подайте кислорода!
Вдох зажжёт разжиженную кровь.
Вилами не разбросать зарода,
Поездом не раздавить Каро.
Кабаны в причёсках и костюмах
Засиделись в тёпленьких хлевах.
Вольно новый цикл бродит в думах,
Свищет ветер в не-на-совесть швах.
Всё, что твёрдо — хрупко и жестоко.
За Моголом — трупная тропа,
Мир глядит на мир прозрачным оком,
Бриллиантна снежная крупа.
Спит зима в огнях последних года
Между стрелок и банальных фраз.
Вознесётся к высям непригодный,
Кислородом выжженный алмаз.
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
