прорастает светом
тонкая свеча
кормится от ветра
плача и шепча
**
ушёл двадцатый вывихнут умом
наследник же
подумаешь бином
в эмодзи и нелающих собаках
и самосозерцании пупка и больше
вероятность высока
что лживы зеркала и кривоваты
отныне и вовек и вопреки
движением расслабленной руки слетают души с проводов и крыш и
эй гули гули мякотью бела христова плоть
пока не замела зима
себя сама уже не слышит
седой рассвет съедает свет и день почти что не отбрасывает тень
чернёным серебром играет копоть сугробов под искусственной звездой
привязанной над этой мерзлотой
и свет её неласковый нетёплый
кричишь зовёшь священника врача
врата молчат
убогие стучат в чужие окна
крови жажда зрелищ сжимает пальцы судорожных лап
и день грехом падёт в скрипучий шкап
себе уже и веришь и не веришь
и улетаешь в бестелесный рай
а там тебе и выдумка и грай
и бьются блюдца глаз и плачут птицы над списками
открыживая счёт
на сочиво роняют горячо
от мёртвых душ немёртвые страницы
По залам прохожу лениво.
Претит от истин и красот.
Еще невиданные дива,
Признаться, знаю наперед.
И как-то тяжко, больно даже
Душою жить - который раз?
В кому-то снившемся пейзаже,
В когда-то промелькнувший час.
Все бьется человечий гений:
То вверх, то вниз. И то сказать:
От восхождений и падений
Уж позволительно устать.
Нет! полно! Тяжелеют веки
Пред вереницею Мадон
И так отрадно, что в аптеке
Есть кисленький пирамидон.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.