Глупая красота — не красота. Вглядись в тупую красавицу, всмотрись глубоко в каждую черту лица, в улыбку ее, взгляд — красота ее превратится мало-помалу в поразительное безобразие
От Бога дар и остальное.
Сидит костюмчик от кутюр, -
обходят ...ди стороною,
летя на запах от купюр.
Я не кусаю дамам руки,
во время секса не кричу
и, умираючи от скуки,
когда любовь не по плечу,
притормозив паденье в землю,
пока источник не иссяк,
вино и водку не приемля,
по звёздам нахожу коньяк.
Бывает иногда со мною, -
я спал, на закрывая глаз.
Пред Богом говорю, закрою
глаза и вижу богомаз, -
крест за крестом кладёт сурово,
не опуская в левой кисть,
и с образа взлетело слово
и я услышал - Отрекись!
Кисть в левой снилась у героя,
не закрывая глаз я спал,
и в правой нож, когда закрою,
а за спиной креста оскал.
Я натощак приму немного,
привычка скверная с утра,
забывши, что живём под Богом,
что скоро уходить пора... .
Но, кто сказал пора прощаться?
Я, по дороге на погост,
сто раз подряд умру от счастья,
в сто первый встану в полный рост.
- Перепиши мне жизни сроки
на свете этом и на том,
Господь, я жизнь отдам за око,
чтоб не лежать мне под крестом.
Рассказ продолжу бедно-худо, -
Искариот был крут и смел.
Предателем же был Иуда,
солгать был должен, но не смел.
Не верю Господу, но дружим.
Зажгут шабатную свечу,
апостолам накроют ужин, -
за всех двенадцать заплачу'.
В молчанья золото не веря,
чтоб свет надежды не потух, -
на свете нет известней зверя, -
собой украсил суп петух.
Пролив тома из слов по древу,
в раю, чтоб вам хватило мест,
Адама и нагую Еву
приколотил бы я на крест!
Литературным стать героем
Священной Библии хотел,
тогда читали бы запоем
про наши с Богом сотни дел.
Да что, там жизнь, какое око?
Я б с чистого начав листа,
отдал бы, вопреки пророку,
загробный рай за роль Христа!
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
