"Буря мглою небо кроет",
без единого гвоздя;
буря - зверь, у ней, порою,
пыль созвездий на когтях.
Кто звездится, - те смутьяны,
буря с мглою - палачи.
Стукнет сталь, под крышкой пьяный
голос в щелку прокричит:
- Рукотворная могилка,
к ней тропа ещё цела?!
- Наливай, - там в банке килька, -
жизнь вчера не допила.
Буря выпьет и завоет:
"Ты, мой друг, не утомлён?".
И молчанье гробовое
закурлычет журавлём,
зарифмует: "Ждёт синица,
тихо за'морем моля,
что кулак вот-вот приснится
и задушит журавля".
Выпьем, добрая подружка,
ветхой старости моей,
для тебя я раскладушку
в рай поставлю. Веселей
будем жить, пошлём зарницу
за вином. Сгорит дотла.
Станем мы о ней молиться, -
пусть горит, но чтоб дошла.
"Выхожу один я на дорогу",
не туда его во тьме суя.
Ночь тиха, простите, недотроги,
в темноте не видно... ничего.
Вдоль дороги умный, как Иуда,
под крылом торжественных ракит,
в голубом сиянии, как чудо,
как бревно в глазу фонарь торчит.
"Уж не жду от жизни ничего я", -
Бог не раз корил и проклинал, -
Пусть не знаю большего я горя, -
в ночь уснёт голубенький фонарь.
"Но не тем холодным сном могилы",
где, сопя, вдыхаешь жизни прах.
Даром что, молва лицо разбила,
пусть уснёт с улыбкой на устах.
Через ночь и день фонарь проснётся
и дорогу оросит струя.
Не дождаться ночью свет от солнца, -
в темноте не видно ... ничего.
"Славная осень! Здоровый, ядрёный",
с водкой в руке по погоде одет,
кубики мёрзлые осени оной
в рюмку бросал и молчал тет-а-тет.
В серых глазищах не жёлтые листья, -
море костров, от них пепла щепоть.
Пламя покрашу, но только не кистью, -
кровь я пролью на их бледную плоть.
"Славная осень! Морозные ночи",
утром молчание луж...
Крики кукушек, но больше нет мочи
вслух их считать в ожидании стуж.
Всё хорошо, дорогая Маркиза,
всюду родимый осенний бардак.
Осень устала и пьёт за кулисой,
но не пьянеет никак.
"Есть в осени первоначальной"
от позднего цветения следы,
по ним сердца бредут к печалям,
но это только полбеды.
Где бледный серп гулял и звёзды млели,
теперь не сыщешь старых адресов.
Пугая "Тёмные аллеи",
созвездье лает Гончих Псов.
"Пустеет воздух, птиц не слышно боле".
Кукушка бьётся головой, а дятел лжёт,
им кажется ещё немного и вот-вот... ,
спрошу у осени: "Доколе?!".
"Клён ты мой опавший, клён заледенелый",
Гнуться под метелью, - вредная манера.
Ты, как трезвый сторож, вид твой впечатляющ
и зимой по снегу босиком гуляешь.
Справа смех берёзок, слева стонет верба,
крики их ввергают в грех неимоверно.
Не крути главою, оттопырив ухо,
спит дружок твой ясень, круглый год под мухой.
Сам себе казался я таким счастливым, -
трезвым и зелёным кустиком оливы.
Плакал в грудь жене я, душу обнажая,
оказалась баба не моя, - чужая.
Для биографии некстати,
для эпитафии плохи.
"Не презирайте, бога ради",
мои смертельные грехи.
Когда умру, прошу покорно,
отмерив два, отмерив пять,
ни просто так ни стихотворно,
осколки жизни не топтать.
"Когда-нибудь мои потомки",
с Луны и прочих тёплых мест,
сотрут звезду за кривотолки
и вроют на могиле крест.
Симе
"Мело весь месяц в феврале"
Немилосердно,
Не билось сердце, захмелев,
Не билось сердце.
Слетались звёздные миры
на небо вклетку.
Скатилась в пасть моей норы
Луна таблеткой.
"На озаренный потолок
Ложились тени",
Вязали руки узелок
На синей вене.
Сломать мне в драках по крылу
Казалось мало, -
И я упала на иглу,
И я упала.
Стонали девичьи грехи
Ночами жутко,
Но не кричали петухи,
Пугая утро.
Как только сняли кандалы,
Мне стало мало.
И я кричала без иглы,
И я кричала.
Подруга чаю завари
И папиросу.
Потом давай на раз, два, три
Монету бросим.
И доказать, страх поборов,
Что жизнь не спета,
Лишь сможет, вставши на ребро,
Упав монета!
"Мело, мело по всей земле"...
Не ваше дело!
Да, я сидела на игле,
Да, я сидела.
"Вдох глубокий, руки шире",
две бутылки распузырил.
Ясность мысли, полное сознание -
Богоумиляющее,
Бесоогорчающее
Дури, если трезв ещё, изгнание!
Если вы в чужой квартире —
Уши плавают в кефире, -
Не имеет этот факт значения!
С кем-то (вдым) наедине.
Спишь, как-будто на жене,
Даришь ей секунды облегчения.
Утром был похож на труп он,
К ночи вырос, если в лупу
Бросить взгляд на миг формирования.
Если мал он, взявши нож,
пусть подруга... . Больно? Что ж
оживит, вдувая в рот, дыхание.
Если вы слабы пупами —
И в глазах жены упали,
Удивитесь - Зая, всё по прежнему?
Главный счетовод на небе
Создал женщин на потребу, -
Не стесняйтесь ей напомнить вежливо.
"Разговаривать не надо" —
Подойдите тихо с зада,
Улыбаясь узко и загадочно.
А потом, сорвав улыбку,
В койку, быстро, но не шибко
И коленно, а потом лопаточно.
Не страшны упрёки чести —
Мы в ответ нальём по двести,
"В выигрыше даже начинающий".
Красота! Среди могущих
Пьяных нет и нет непьющих —
Тост поднимем плоть ошеломляющий!
Неправо о стекле те думают, Шувалов,
Которые стекло чтут ниже минералов.
Ломоносов
Солдат пришел к себе домой -
Считает барыши:
"Ну, будем сыты мы с тобой -
И мы, и малыши.
Семь тысяч. Целый капитал
Мне здорово везло:
Сегодня в соль я подмешал
Толченое стекло".
Жена вскричала: "Боже мой!
Убийца ты и зверь!
Ведь это хуже, чем разбой,
Они помрут теперь".
Солдат в ответ: "Мы все помрем,
Я зла им не хочу -
Сходи-ка в церковь вечерком,
Поставь за них свечу".
Поел и в чайную пошел,
Что прежде звали "Рай",
О коммунизме речь повел
И пил советский чай.
Прошло три дня, и стал солдат
Невесел и молчит.
Уж капиталу он не рад,
Барыш не веселит.
А в полночь сделалось черно
Солдатское жилье,
Стучало крыльями в окно,
Слетаясь, воронье.
По крыше скачут и кричат,
Проснулась детвора,
Жена вздыхала, лишь солдат
Спал крепко до утра.
В то утро встал он позже всех,
Был сумрачен и зол.
Жена, замаливая грех,
Стучала лбом о пол.
"Ты б на денек,- сказал он ей,-
Поехала в село.
Мне надоело - сто чертей!-
Проклятое стекло".
Жена уехала, а он
К окну с цигаркой сел.
Вдруг слышит похоронный звон,
Затрясся, побелел.
Семь кляч влачат по мостовой
Дощатых семь гробов.
В окно несется бабий вой
И говор мужиков.
- Кого хоронишь, Константин?
- Да Глашу вот, сестру -
В четверг вернулась с имянин
И померла к утру.
У Николая помер тесть,
Клим помер и Фома,
А что такое за болесть -
Не приложу ума.
Настала ночь. Взошла луна,
Солдат ложится спать,
Как гроб тверда и холодна
Двуспальная кровать.
И вдруг ... иль это только сон?-
Идет вороний поп,
За ним огромных семь ворон
Несут стеклянный гроб.
Вошли и встали по стенам,
Сгустилась сразу мгла,
"Брысь, нечисть! В жизни не продам
Толченого стекла".
Но поздно, замер стон у губ,
Семь раз прокаркал поп.
И семь ворон подняли труп
И положили в гроб.
И отнесли его в овраг,
И бросили туда,
В гнилую топь, в зловонный мрак,
До Страшного суда.
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
