Всё как вчера: тают звёзды в глубинах моря,
Лунные блики дарят простор эфиру -
Этих глубин пограничник спускаюсь с гор я,
Сменив на ночное море пространство мира.
И я погружаюсь на дно, как лихое слово,
Как в небеса погружался, пока был светел
День, но теперь он завешен тяжёлой шторой -
Глубины его небес превратились в пепел.
И был он един, но давно разделён хронос,
Где прошлое с будущим как зеркала Линча,
А между ними, то ли светел от звёзд космос,
То ли - к морю спускается с гор пограничник.
А за спиной его время /как будто небо/,
Скоро опустится штора - станет былое.
Ведь пограничник неисповедим, неведом
И все на замке границы, ты спи в покое.
Мир безграничен, но кто-то придумал грани
Чертит границы словом, а чаще - кровью,
Синее небо полосками алой ткани
Тьму пришивает к свету и хмурит брови.
День затянуло в омут сквозь дыры-звёзды,
В зеркале бархатном тонет абрис былого,
Где-то в грядущем в крест забивают гвозди,
Чертит гранцы, царапая вечность, слово.
Спит пограничник на шёлковых нитях се́ти,
День или век, безразлично, крепки границы,
Если пришёл, поскорей предъяви билетик,
Или прожи́тое вечность вам будет сниться.
Мир безграничен, но кто то придумал время.
Рассы и судьбы, веру и твердь Голгофы,
Жарко губами касаясь, целует темя
Может бы Вишну, а может быть сын Иоффе...
Мир безграничен, но кто-то придумал грани
Чертит границы словом, а чаще - кровью,
Синее небо полосками алой ткани
Тьму пришивает к свету и хмурит брови.
День затянуло в омут сквозь дыры-звёзды,
В зеркале бархатном тонет абрис былого,
Где-то в грядущем в крест забивают гвозди,
Чертит гранцы, царапая вечность, слово.
Спит пограничник на шёлковых нитях се́ти,
День или век, безразлично, крепки границы,
Если пришёл, поскорей предъяви билетик,
Или прожи́тое вечность вам будет сниться.
Мир безграничен, но кто то придумал время.
Рассы и судьбы, веру и твердь Голгофы,
Жарко губами касаясь, целует темя
Может бы Вишну, а может быть сын Иоффе...
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела!
Ни объятья невозможны, ни измена.
* * *
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
* * *
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
* * *
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
* * *
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
* * *
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
* * *
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
* * *
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
* * *
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.