Закат оранжевый и небо беспокойно.
Проем окна вдруг делается шире.
Когда за ним лучисто, тихо, хвойно,
Я просто появляюсь в этом мире.
Я озираюсь, черной веткой распрямляюсь.
И фыркаю, сподобившись ежу.
Я преломляюсь, ухмыляюсь, устремляюсь.
И я не прихожу, напротив, ухожу.
И на окраине, на стены обернувшись,
Я оставляю все в оранжевых лучах:
Бессонных человеков, взгляды, жесты, души
И в полной тьме и при худых свечах.
Им ведомо, что дальше, все привычно:
Закат, и ночь, и лунный гребешок…
Плита и чайник… И, оживши, спичка
В поблекшей турке вспенит порошок.
Внутри бессонницы вновь поврежден гипофиз.
Разряд, два кубика зевоты, книга, лед…
Из турки на плиту сбегает кофе.
И у стены бессонница растет.
Как тень, сползая в омут потолка.
А я ушел отсюда много раньше.
И грусть моя почти тоской горька,
Но у бордюров остывает флёрдоранжем.
А здесь в садах трезвонят соловьи.
Туман в низины льется молоком.
Снуют по небу звезды-муравьи.
Хоть я еще совсем недалеко.
Но здесь, в садах, бессонница другая.
Она такая легкая и смелая.
Здесь все оранжевое тихо остывает
И постепенно переходит в белое.
И вишен цвет следы мои стирает.
И горизонт смеркается вулканом.
Рождаются цветы, ветра и стаи.
И луч оранжевый становится туманом.
Чем больше черных глаз, тем больше переносиц,
а там до стука в дверь уже подать рукой.
Ты сам себе теперь дымящий миноносец
и синий горизонт, и в бурях есть покой.
Носки от беготни крысиныя промокли.
К лопаткам приросла бесцветная мишень.
И к ней, как чешуя, прикованы бинокли
не видящих меня смотря каких женьшень.
У северных широт набравшись краски трезвой,
(иначе - серости) и хлестких резюме,
ни резвого свинца, ни обнаженных лезвий,
как собственной родни, глаз больше не бздюме.
Питомец Балтики предпочитает Морзе!
Для спасшейся души - естественней петит!
И с уст моих в ответ на зимнее по морде
сквозь минные поля эх яблочко летит.
<1987>
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
