чужие письма
мне их постоянно пишут
я зачем-то отвечаю
все тише как колокольчик потерявшийся в поле
на нашем поле школьный аэродром
в него все время пробуют попасть
не помню бывают ли красные колокольчики
может быть он хотел быть маком
смешно но если попадут не останется ничего кроме поля
все-таки на закате он кажется красным
даже когда облетел
Алене
твой звонок в тишину
нельзя отвечать
ты услышишь
просто она станет еще прозрачнее
еще плотнее
дорастет до луны
как война
из которой мы состоим
мы дорастем вместе с ней
до звездного неба
до луны
и посмотрим вниз
и не погаснем
как звезды
Последняя уборка
не дай бог
найти на антресолях крылья
еще запакованные
Шаги
сколько в этом городе осталось моих шагов
возвращаюсь собираю
выдают под расписку и вычеркивают из памяти
теперь в ней другие
Он
Ответьте. Что-нибудь.
И оброненным словом
Возможно повернуть
У пропасти слепого.
Он выйдет наугад,
На память и на ощупь.
Он заслужил свой ад.
Хотя молчанье проще.
Он тот, кто «подтолкни»
Прочел еще у Ницше.
Он бы кричал «распни!»
Не громче и не тише
Других в другой судьбе,
Сложись бы все иначе…
Он плачет по себе.
И по тебе он плачет.
«Убей»
Помолчи о своей любви…
К. Симонов
И когда он кричит: «Убей!»,
И когда отправляется в ад –
Это будет не суд людей.
И неважно, что говорят.
Он сойдет в Дантов круг за всех,
Несошедшие не простят.
Это грех? – безусловно грех
Для родившихся ангелят.
Нерожденные промолчат,
Сослагательное не в счет.
Только слишком похож на ад
Мир, который в раю взойдет.
Я хотела бы в этом жить –
Кочегаром или углем
И звезду на груди носить
Не с шести, так с пятилучом?
Жизнь раба – так и эдак жизнь,
И единственный – солнца свет.
Ты по-русски мне так скажи…
Ну, не мне, а тем, кого нет.
Мы ведь все за покойный мир,
Чтоб, назад отмотав полста,
Спать без грома и без мортир.
Но кому-то придется встать
И вернуть сорок пятый год,
И пуховую снам постель,
И стереть этот жаркий пот,
Это сонное «неужель?»
Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире —
я это точно говорю.
И вот, друзья мои, я плачу,
шепчу, целуясь с пустотой:
«Для этой жизни предназначен
не я, но кто-нибудь иной —
он сильный, стройный, он, красивый,
живёт, живёт себе, как бог.
А боги всё ему простили
за то, что глуп и светлоок».
А я со скукой, с отвращеньем
мешаю в строчках боль и бред.
И нет на свете сожаленья,
и состраданья в мире нет.
1995, декабрь
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.