Почему-то помню – был учитель пения,
Как ему хватало сердца и терпения
Промолчать на шутку, не заметить гадость,
Превращать насмешки в напускную радость?
За плечами войны, может быть, ранения,
Что же пережил он, наш учитель пения?
Но за толщей стёкол в роговой оправе
Годы испытаний не видны ораве.
Почему не смел он дать мальчишкам сдачи?
Мне тогда казалось, что вот-вот заплачет.
Был седой и старый - нет давно на свете,
Пусть простит, что были так жестоки дети…
Задумаешься вдруг: какая жуть.
Но прочь виденья и воспоминанья.
Там листья жгут и обнажают суть,
но то уже за гранью пониманья,
и зреет там, за изгородью, звук,
предощутим и, кажется, прекрасен.
Затянешься. Задумаешься вдруг
в кругу хлебнувших космоса орясин —
высотки, в просторечии твоём.
Так третье поколение по праву
своим считает Фрунзенский район,
и первое — район, но не державу.
Я в зоне пешеходной — пешеход.
В зелёной зоне — божия коровка.
И битый час, и чудом целый год
моё существованье — тренировка
для нашей встречи где-то, где дома
населены консьержками глухими,
сошедшими от гордости с ума
на перекличке в Осовиахиме.
Какая жуть: ни слова в простоте.
Я неимущ к назначенному часу.
Консьержка со звездою на хвосте
крылом высоким машет ишиасу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
