этот старый рыбак совершенно не разбирается в литературе
он приносит нам в сумерках блюдо украшенное петрушкой
на протертой временем фаянсовой тарелке и кувшин белого вина
оказывается рыбья кровь горячая
доброй ночи поэт
Трое
Вот дух, проживший за меня,
И в мареве сиреневом –
Душа из снега и огня,
Уже другим беременна.
А я-то как? А я-то где?
Во всем несоответствии
Ее великой красоте,
Его большому бедствию.
Бездомный в доме на троих,
Постели согревающий,
Зачем-то приютивший их,
Не званный в сотоварищи.
О ком, быть может, помянут,
Оставив предисловие:
«Здесь брошен глиняный сосуд,
Им не пригодный более».
Поздравь его
Поздравь его, он поле одолел.
Он это время впитывал как губка.
Поздравь его с очередной зарубкой,
Ну, как любое из белковых тел.
Он сохранил бесформенную форму,
Вставал с луной и спать ложился с горном,
Легко смертельным всем переболел,
Ни разу не уснул в грязи позорно
И как свинья напиться не сумел.
Еще примером может послужить
Тому, кто и не собирался жить.
Все, что ты хотел сказать этому миру
о неосторожное
сердце полное крови и гнева
теперь в тебя можно макать кисточку
или гусиное перо
и писать дедушке богу
письма на небо
где покати шаром
Желание
Нет, не давай просившим, им
О чем мечтать тогда и грезить?
Желанья дух неуловим.
Не воплотившийся в железе,
Стекле и бронзе и те де,
Пусть он присутствует везде –
Прекрасен, чист и бесполезен.
Мадонна
Все дальше лодку вдаль несло теченье.
Быть может, это берег отплывал.
Земное потеряло притяженье,
Никто не плакал, и никто не ждал.
Одна любовь стояла у причала,
Видение, взмахнувшее рукой.
Вот так и стой – чтоб память задержала
И навсегда оставила такой,
Когда в краях невиданных и древних,
Где камни дышат вечности пыльцой,
Я вспомню о тебе как о царевне,
В седые волны бросившей кольцо.
Ни траур не носившая, ни жалоб,
Ты отпускала всех своих сирот
И головой, безмолвная, качала:
«Где я умру, там море запоет».
Оно поет, и песнь его бездонна,
Но в самом ослепительном краю
Я упаду без памяти, мадонна,
Когда забуду родину свою.
Кто-то из нас
Тот, кто останется, –
Боже мой, ты далек! –
Тот, кто останется,
Тень свою не найдет у ног,
В небе – созвездия,
Воздуха – на двоих,
Просто исчезну я
Снегом из рук твоих.
Просто исчезнешь ты –
Господи, не спеши! –
Высшею нежностью
Остановись! Дыши! –
Криком над берегом,
Взрывом, войной,
Нет, не неверием –
Верой одной.
Дай им пристанище,
Здесь и сейчас.
Если останется
Кто-то из нас…
Игла
Отравлен праздник брошенной иглой,
Укол напоминанием о смерти.
О Господи, ты слышал про покой?
Во всей своей вселенской круговерти
Ищи что хочешь – это не найдешь,
И потому – объявленная ложью,
Она зудит и крошится как ложь,
Но накормить, как черный хлеб, не может.
Ломая скрипки, музыка гремит,
Перебивая вальс военным маршем,
И кажется, что смерть любовь затмит,
Хотя любовь ее не видит даже.
Сейчас
Ну как там, что там следом?
Ничего.
Здесь – по макушку,
Все до одного
Полны, как море волнами, –
Дыши!
А там…
Да ну, попробуй опиши.
Ветер
Только ветер один
Ходит в поле ржаном.
Ни отец и ни сын,
Сам себе ходуном.
Повстречаешь его –
Ни о чем не проси.
Как щенка своего
На руках унеси.
Но не в дом, подрастет –
Ничего не найдешь,
А куда поведет
И расступится рожь.
Чтоб под небом упасть
И на звезды смотреть.
Чтобы ветер украсть,
А не так помереть.
Жиды
Я стою у дверей,
Я не верю, что вход закрыт.
Эй, иудей! –
Ты по-нашему просто жид.
Что с того,
Что сейчас ты такой же гой,
Ничего,
Что связало бы нас с тобой.
Кроме вопля «Открой!
Мой Бог».
Кроме черных сапог
И красных ночей.
Кроме крика «бей!»
За тобой или мной?
Потерпи, браток.
Повернись щекой.
Там за спиной
Эти толпы орущих рож.
Кто ты такой? –
Не человек, а вошь.
Нечеловек, отвори облака!
Я же навек
Вторая твоя щека.
Как же далек
Русский Ерусалим!
Только ты тек
По русским щекам своим.
Дом
Дом на краю холма,
В нем облака весь день.
Можно сойти с ума,
Только спускаться лень.
Море шумит у ног,
Море берез и лип.
Вот ты нырнул и влип,
Но переплыть не смог.
Ладно, переживем.
Туча в окне висит.
Что-то свинцом гремит,
Кто-то разит огнем
Вишни и тополя,
Те, что уже у плеч.
Это моя земля,
Некуда больше течь.
Вороны
Здесь каждый ночевал и проходил,
И тот, кто был со мной, и тот, кто не был,
Теперь здесь край, где солнце сходит с неба,
В нем кладбище погашенных светил.
В нем столько солнц, скатившихся за годы… –
Опять садовник проливает воду,
Выращивая утро из могил.
Он птиц поднял и сад опустошил.
Здесь тишина теперь ворон стреляет.
Здесь я иду по выжженному краю
И тишина гремит со всех сторон.
Верни ворон, как души возвращают,
Когда в жару мелеет Флегетон.
Когда смеется ветер, пролетая,
И крылья их выносят этот звон.
Возвращение
Скрипит несмазанная дверь.
Не слышит в комнате старуха.
Спит на окне домашний зверь
И не ведет кошачьим ухом.
Когда я все-таки домой…
И станет некуда деваться…
У призраков закон такой –
Не оглушая возвращаться.
Скажи, ты звал меня? Скажи…
Не отвечай, дыханье – ветер…
А кошка рыжая лежит,
Всего спокойнее на свете.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще не время, заявляясь в гости,
Пугать подростков выморочным басом:
"Давно ль я на руках тебя носил!"
Но в целом траектория движенья,
Берущего начало у дверей
Роддома имени Грауэрмана,
Сквозь анфиладу прочих помещений,
Которые впотьмах я проходил,
Нашаривая тайный выключатель,
Чтоб светом озарить свое хозяйство,
Становится ясна.
Вот мое детство
Размахивает музыкальной папкой,
В пинг-понг играет отрочество, юность
Витийствует, а молодость моя,
Любимая, как детство, потеряла
Счет легким километрам дивных странствий.
Вот годы, прожитые в четырех
Стенах московского алкоголизма.
Сидели, пили, пели хоровую -
Река, разлука, мать-сыра земля.
Но ты зеваешь: "Мол, у этой песни
Припев какой-то скучный..." - Почему?
Совсем не скучный, он традиционный.
Вдоль вереницы зданий станционных
С дурашливым щенком на поводке
Под зонтиком в пальто демисезонных
Мы вышли наконец к Москва-реке.
Вот здесь и поживем. Совсем пустая
Профессорская дача в шесть окон.
Крапивница, капризно приседая,
Пропархивает наискось балкон.
А завтра из ведра возле колодца
Уже оцепенелая вода
Обрушится к ногам и обернется
Цилиндром изумительного льда.
А послезавтра изгородь, дрова,
Террасу заштрихует дождик частый.
Под старым рукомойником трава
Заляпана зубною пастой.
Нет-нет, да и проглянет синева,
И песня не кончается.
В пpипеве
Мы движемся к суровой переправе.
Смеркается. Сквозит, как на плацу.
Взмывают чайки с оголенной суши.
Живая речь уходит в хрипотцу
Грамзаписи. Щенок развесил уши -
His master’s voice.
Беда не велика.
Поговорим, покурим, выпьем чаю.
Пора ложиться. Мне, наверняка,
Опять приснится хмурая, большая,
Наверное, великая река.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
