Мне неизвестно добродетель ли, порок ли,
Но в дни, когда цветёт шиповник по весне,
Я до утра хожу по городу в монокле,
Затем - до вечера, за городом - в пенсне.
Необъяснимое движение без цели -
Мой взор не остр, но по ночам, как тать,
Я до утра пишу сонеты и газели,
Чтобы до вечера тебе их прочитать.
И осторожно, как умелый сборщик плода
Той дикой розы, что осыпалась в полях,
Я жизни смыслы постигаю до восхода
Затем, чтоб к вечеру ты мне сказала:
- Ах…
Интересно, я один такой испорченный, что вижу здесь иронию?
Я вижу. Ну как сказать, наверное иронию судьбы) Ещё мне представляется Авессалом Изнурёнков)
На самом деле стишок о поэзии, как продукте, который производят люди с ярко выраженной сменяемостью типа личности: ночью они интроверты, смотрящий внутрь себя в монокль, ну а днём экстраверты, которые во все свои подслеповатые глаза ищут тех, кто воспримет плоды их ночных творческих бдений.
Володя, ты объяснил сам при чем здесь монокль и пенсне. Как всегда стихи твои необычны и романтичны) Я поклонница твоей неординарности)
Но я ждала стихи про Екатерину))
Спасибо, Лиза)
Люблю объяснять то, что имел в виду)))
На самом деле у меня уже есть стишок про Екатерину. Старый, но его можно чуток реанимировать. Ну это если новый не придумаю)
Володя, я почти французская Луиза)
Почти французская Луиза
Мечтая о любви в кафе
Давно прошляпила все визы
И ждет ее аутодафе))
А еще мне вспоминается "Шиповник" в "Юноне и Авось")
Всё быстротечно, и цветы поблёкли.
И неприятностей посыпалась труха.
Вот треснуло пенсне, perdi monocle.
А вместо "ах" я слышу "ха-ха-ха".
Как говорится, извините за французский.
Ну это правда жизни)
Спасибо, Дима)
Правда жизни состоит в том, что она позволяет нам "носить очки".
У меня тоже сразу "Юнона" в голове включилась, видимо условный рефлекс работает.
Откровенно говоря, когда я был школьником, то эта песня из Юноны у меня вызывала чувство невероятного отвращения, даже не могу сказать почему - прям холод по коже. Вроде такое ощущение, что кого-то убили, но им мало, они теперь над этим издеваются. В общем, я эту песню ненавидел примерно как марш Шопена, под который моих земляков увозили в последний путь.
Да, что-то в этом есть! Она, на самом деле, как детская песня на могиле. И поется таким высоким голоском. На самом деле, "Я тебя никогда не забуду" вызывает слезы и боль, а "Шиповник" некий страх, как от чего-то мистического, дети-призраки в фильме ужасов - точно )))
Я вспомнил как меня удивил Бродский, когда я у него прочел, что стихи Евтушенко (которого Бродский терпеть не мог) еще можно читать, но стихи Вознесенского - это что-то невероятно уродливое. Я тогда это приписал эксцентричности нобелевского лауреата, но сейчас задумался: а может быть Бродский тоже послушал песню про белый шиповник и у него возникла та же реакция?
Евтушенко очень эмоциональный поэт. Его декламировать здорово) "Стенька, Стенька! Ты, как ветка потерявшая листву..." И мужчина был очень интереенейший!
А у Вознесенского мне очень нравился стих про самолет,"где летим мы с тобой вдвоем, дремлешь ты на плече моем... И, конечно, "Ты меня никогда не увидишь!"
Замечательные поэты)
Привычный Ах, стекает кровь заката,
На стенках ванной - слёзы лепестков,
Ты мне дарил свои стихи когда-то,
И грозди ягод с розовых кустов.
Такой смешной, в надломленном монокле,
Наскво́зь пропитан смыслами весны,
Нашедший добродетели в пороке,
Рисуешь дверь, марая ткань стены.
Исколотые пальцы, пишешь кровью,
Подкожно вводишь недозрелый плод,
Венок сонетов ляжет к изголовью,
Напрасно всё, меня Харон везёт...
Хороший эксп)
Очень красиво)
Вам надо цикл такой создать - Экспромты для Бааса.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.