Зима. Декабрь. Снег на крышах.
Дощатый домик. Край села.
«Давай скорей наденем лыжи,
Чтобы вернуться до темна».
Снег пеленой между стволами.
Косым лучом пронизан лес.
А где-то в далеке столбами
Дымятся трубы до небес.
А лес притих. Лишь только птица
Вдруг пролетит между ветвей,
А на полянке копошится
У шишки стайка снегирей.
А иногда от кочки к кочке
Тянулся ровный лисий след.
А по осинникам цепочки
Пушистых белок-непосед.
Так шли, спускаясь и взбираясь.
Он впереди, она за ним.
Друг другу изредка бросая:
«Послушай!» или «Посмотри!»
Смеркалось. Солнце стало низко.
Пора вернуться. Вот и дом.
Умылись. Ужин без изыска.
И в койки… Каждый о своём.
Они уже давно знакомы:
Прошла пора первой любви.
Хотелось ей жить в общем доме
И в нём ласкать детей своих.
В гостях перед его друзьями
Ей надоело быть никем.
И часто не спалось ночами
От этих горестных проблем.
А он вполне и так был счастлив:
Она же с ним и хороша.
Любви в нём искры не угасли –
Живи свободно, не спеша.
Он сладко спал. Проснулся поздно.
Её постель была пуста.
Взял сигарету в рот нервозно,
Так и не поняв ни черта.
Я бы назвала это произведение «без любви». Если нет любви, то ни снег, не лыжи не спасут от пустоты и бессмысленности совместного существования.
Такое впечатление, что стихотворение как бы смазано: хорошо начинается, приятно читать, но потом будто автору наскучило писать и он махнул на свой труд рукой. Я имею в виду неправильные ударения. Также царапают некоторые странные выражения, например: "она же с ним и хороша"
Спасибо за Ваши замечания. Но я сам, читая стих, не переношу обычные для слов ударения и при этом не улавливаю звукового диссонанса.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.