И ранний Лермонтов в бреду,
И поздний Пушкин после смерти,
И Тютчев с Фетом на виду,
И бог в очках, стихи в конверте
Издалека, где райский сад...
В родстве с глаголом плод запретный...
И слышит голос в небесах
Младой поэт со взором бледным!
***
Давай с тобой, любимая, поплачем
Над предстоящим выходом из круга.
Пусть будет наперед слезой оплачен
Дальнейший путь, где жить нам друг без друга.
Давай с тобой, любимая, поплачем,
Когда взаимность всё ещё горит,
И, может быть, судьбу переиначим,
Пока слеза с слезою говорит!
***
Поднялась ты за мной высоко,
Села рядом на звёздный карниз.
Подниматься было легко,
Ещё проще сорваться вниз.
Ты об этом не забывай
Среди звёздномолочной глуши…
Прорастают мои слова
На обломках бессмертной души!
***
Жизнь замесить руками,
Оставив бессмертью перо.
Вечность считать веками,
Целуя в обугленный рот.
И раскаленной пылью
Зрячим глаза обожгли.
Бродят миры слепые
В поисках новой земли.
***
Туда, где всё притаилось,
Сбежав от житейских прикрас,
Вымаливать позднюю милость
Является каждый из нас.
И звёздного неба приплодом
Осветится всяка душа.
И высшего мира свобода
Приучит нас жить не спеша.
Лермонтов наша постоянная боль. Особенно людей постарше. И Есенина очень жалко.
Почему же именно боль? Помнится Чехов говорил про него, мол как мало этот человек жил и как много сделал. А чтобы тебе так по-хорошему завидовал сам Чехов, надо постараться. Если бы Лермонтов написал только "Героя нашего времени", то уже обессмертил себя. А ещё есть и "Мцыри", и множество прекрасных стихов. И яркая жизнь, полная приключений. Да, демон его терзал, но и ангелы, судя по всему, его посещали.
Мне жалко до слез, что он так рано, так нелепо погиб. А сколько интересного, необыкновенного еще мог написать. Он с детства тронул мое сердце. В шестом классе я прочла многие его произведения, в том числе "Герой нашего времени", "Демон", "Маскарад". И про него, что находила, биографии, воспоминания современников. Такое было преклонение перед гением. И поэтому, он моя боль.
Погиб он и вправду нелепо. Но некоторые исследователи считают, что он сам к этому шел. Будто искал смерти, играл с ней, того же Мартынова специально злил. Один из сослуживцев Лермонтова задолго до той дуэли так и написал о поэте, мол жаль мне его, не сносить ему головы (точной цитаты не помню). Я думаю, если бы он перешагнул через определённый возраст, когда человек становится хладнокровней, он бы возможно дожил до старости. А вот Пушкин был другим, он хотя был смелым человеком, но смерти не искал. Но тоже погиб - его гибель больше похожа на злой рок. И Грибоедов погиб, оставив только "Горе от ума".
Вы не правы. Шикарный вальс написал Грибоедов, вы его явно слышали, много стихов, несколько водевилей и пародий...Поинтересуйтесь его лит. наследием.
Про его вальсы слышал, даже знаю историю про повреждённую во время дуэли руку, из-за чего он переучивался играть на фортепьяно. Но я, если честно, не большой меломан. Стихи надо почитать, да.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках - толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца.
Наместник болен. Лежа на одре,
покрытый шалью, взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него
сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене
он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,
но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга
подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...
И я, писатель, повидавший свет,
пересекавший на осле экватор,
смотрю в окно на спящие холмы
и думаю о сходстве наших бед:
его не хочет видеть Император,
меня - мой сын и Цинтия. И мы,
мы здесь и сгинем. Горькую судьбу
гордыня не возвысит до улики,
что отошли от образа Творца.
Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!
Зачем куда-то рваться из дворца -
отчизне мы не судьи. Меч суда
погрязнет в нашем собственном позоре:
наследники и власть в чужих руках.
Как хорошо, что не плывут суда!
Как хорошо, что замерзает море!
Как хорошо, что птицы в облаках
субтильны для столь тягостных телес!
Такого не поставишь в укоризну.
Но может быть находится как раз
к их голосам в пропорции наш вес.
Пускай летят поэтому в отчизну.
Пускай орут поэтому за нас.
Отечество... чужие господа
у Цинтии в гостях над колыбелью
склоняются, как новые волхвы.
Младенец дремлет. Теплится звезда,
как уголь под остывшею купелью.
И гости, не коснувшись головы,
нимб заменяют ореолом лжи,
а непорочное зачатье - сплетней,
фигурой умолчанья об отце...
Дворец пустеет. Гаснут этажи.
Один. Другой. И, наконец, последний.
И только два окна во всем дворце
горят: мое, где, к факелу спиной,
смотрю, как диск луны по редколесью
скользит и вижу - Цинтию, снега;
Наместника, который за стеной
всю ночь безмолвно борется с болезнью
и жжет огонь, чтоб различить врага.
Враг отступает. Жидкий свет зари,
чуть занимаясь на Востоке мира,
вползает в окна, норовя взглянуть
на то, что совершается внутри,
и, натыкаясь на остатки пира,
колеблется. Но продолжает путь.
январь 1968, Паланга
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.