молчание мельхиора в серванте
пахнет ягнятами
неопалимая керамика простаивает
без праздничной атрибутики
перемешивая помои пальцем
рассматриваю тапочки:
одна штука
б/у
беж
*
…а тем временем
вороватомордая войлочная тапкобойка
зависает у верхнего пола слушая
как там
на подоконнике
гусеница
в спичечном коробке шевелится
словно целлофановая девочка на яблоне
которую она
никогда
не
снимала
а осенью
промокшие спички согревали печаль гусеницы
а в августе
небо трепетало подшляпьем девочки
и шаровые молнии внутри расползались
как стайка тли
выпущенная из вазона
в демисезон
не происходило ничего
разве что яблоня вздрагивала
возможно
ей снилось
что её смывают с земли
мягким лосьоном
словно краску
с циан-целлофановых глаз
(кто отпускает яблони
и подрезает гусеницам волосики
знает:
только с десятого на пол-одиннадцатого
иначе – поздно)
*
… и железный маховик старинных часов
запугивал одеяло
и молчащий мельхиор в кош(м)аре
кусал бархат
и тапкобойка направляла в меня свой взгляд –
дуло танка
и дуло деми-«дэ мы»…
самое страшное –
это если вдобавок
свалится звонок
уронит в паркетину
известие о том
что яблони не пережили домагательства урагана –
сдались
*
с десятого на пол-одиннадцатого
погода медленно отстёгивает пуповину
и всё замирает
только
твои гусеницы проезжают по мне, не надевая войлочных подмёток
мои глазные яблоки просят, чтобы их накрасили
весенне-белым
В Свердловске живущий,
но русскоязычный поэт,
четвёртый день пьющий,
сидит и глядит на рассвет.
Промышленной зоны
красивый и первый певец
сидит на газоне,
традиции новой отец.
Он курит неспешно,
он не говорит ничего
(прижались к коленям его
печально и нежно
козлёнок с барашком),
и слёз его очи полны.
Венок из ромашек,
спортивные, в общем, штаны,
кроссовки и майка —
короче, одет без затей,
чтоб было не жалко
отдать эти вещи в музей.
Следит за погрузкой
песка на раздолбанный ЗИЛ —
приёмный, но любящий сын
поэзии русской.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
