Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него; прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой
«Яблоки текут, этот процесс
ничем не остановить,
ни ладонью, ни платком»
(Шышкин)
«По улицам гуляют люди и машины,
Одни в поисках хлеба, другие бензина»
Ян Киро
И всё течёт. Текут часы в ведро,
Текут минуты в рюмки. Скоро лето.
Текут ручьи по каблукам, и – без ответов –
Текут вопросы в уши. Под пальто
Течёт ладошка женщинки стервозной –
И тают мысли, и стекают звезды,
А слезы – нет: потом, потом, потом…
Течёт апрель. И запахи машин
Острее парков растекающихся пятен.
Гемоглобина ток в крови приятен.
Гольфстрим высоковольтен. В магазин
Текут потребности, из магазинов – сытность.
Теченье – жизнь, и, что бы ни случилось,
Поток – извечен. А дороги – в Рим.
Течёт, течёт. И стеарин со свеч,
С засечек смолы, с лезвий – на паркеты,
И сквозь обёртки липкие конфеты,
И в монотонных наставленьях речь...
Лишь мы иссякнем. Право же, обидно.
Вода и время смешаны в клепсидрах.
Пространство – любит быть, по сути – течь.
В теченье месяца сквозь пальцы протекло
Тонн пять песка, иллюзий там, амбиций…
Что по усам стекло, тем не напиться.
Течёт в чеплашку кошкам молоко
И протекает радиатор антифризом.
Земля – впитает всё: и жизнь, и жидкость.
И – дважды – не войти… Но так легко
Лежачим камнем лечь.
Ведь это – милость?
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
