мама, она обзывает меня джентльменом
я с ней становлюсь нелепым, почти карманным.
посмотрит на каждого мэна, читай – измена,
такая теперь на душе дармовая рана.
мама, я просто трясу породой, тусуюсь рядом.
срываю цветы ее рук по дороге к дому
может это любовь, мама, но, очень вряд ли
подышит три дня, потом умирает – долго.
мама, я не замечаю вокруг никого кроме,
ресницы в чужом глазу, в воротах – гола.
я так безнадежен с ней, мама, я так скромен
я даже пока не представил ее голой
и если бы мне сказали, что все тщетно,
ушел по-мужски бы давно ханжой и хамом.
так сложно быть благородным, мама, тупым и щедрым
культурно отмалчиваться от нее стихами.
я просто туплю мама, все это губные гармоны,
тестастеройды с неба, кровавые барабаны.
она подымает бокал над собой микрофонно, я пью патроны
таблеток, хриплю как дисторшн под меццо-сопрано.
а скоро дорога, мама, голодные сумки,
под левым крылом тридцать семь, реактивные вихри…
у нас остаются, как в песенке, мама, последние сутки
горюче-короткое время на вдох
и на выход
ритм отличный. Напомнило монологи индейца из "Полета над гнездом кукушки", там только он к папе обращался. О стихе: ЛГ инфантилен, но притягателен, конечно). полярность "Девушка-Мама" воспринимается то ли как продолжение друг друга, то ли. что мама и есть тот ключик, который и решает таки головоломки ЛГ. В общем, отгадок меньше, чем вопросов.
Спасибо! подумаю над комментом. Но то, что инфантильный, даже слишком, это да.
рок-н-ролл, мама, рок-н-ролл...
еее!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Анциферова. Жанна. Сложена
была на диво. В рубенсовском вкусе.
В фамилии и имени всегда
скрывалась офицерская жена.
Курсант-подводник оказался в курсе
голландской школы живописи. Да
простит мне Бог, но все-таки как вещ
бывает голос пионерской речи!
А так мы выражали свой восторг:
«Берешь все это в руки, маешь вещь!»
и «Эти ноги на мои бы плечи!»
...Теперь вокруг нее – Владивосток,
сырые сопки, бухты, облака.
Медведица, глядящаяся в спальню,
и пихта, заменяющая ель.
Одна шестая вправду велика.
Ложась в постель, как циркуль в готовальню,
она глядит на флотскую шинель,
и пуговицы, блещущие в ряд,
напоминают фонари квартала
и детство и, мгновение спустя,
огромный, черный, мокрый Ленинград,
откуда прямо с выпускного бала
перешагнула на корабль шутя.
Счастливица? Да. Кройка и шитье.
Работа в клубе. Рейды по горящим
осенним сопкам. Стирка дотемна.
Да и воспоминанья у нее
сливаются все больше с настоящим:
из двадцати восьми своих она
двенадцать лет живет уже вдали
от всех объектов памяти, при муже.
Подлодка выплывает из пучин.
Поселок спит. И на краю земли
дверь хлопает. И делается уже
от следствий расстояние причин.
Бомбардировщик стонет в облаках.
Хорал лягушек рвется из канавы.
Позванивает горка хрусталя
во время каждой стойки на руках.
И музыка струится с Окинавы,
журнала мод страницы шевеля.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.