Как-то раз одного трусливого Мальчика попросили сыграть летописца в школьном спектакле. Худрук, похожая на грушу, всучила ему окладистую бороду и поповскую рясу, после чего наставительно сказала:
– Это очень важный спектакль. На него придёт мэр города. Так что не подведи нас, хорошо?
Мальчику хотелось с напыщенным видом ответить, что он надёжный малый. Но у него от волнения так перехватило дыхание, в горле так пересохло, что он только и смог выдавить:
– А что… что я должен делать?
– Сидеть на стуле и всё время молчать. Все летописцы так делают. Они же очень мудрые. Ты что, не знал?
По секрету, мальчик был не очень-то мудрый – он даже глагол от слова «пояс» образовать не мог. Он испугался, что не сможет сыграть мудреца как следует. «Какой же из меня летописец? — подумал он. — У меня даже бересты нет».
Мальчик так боялся подвести свою школу, ребят и Худрука, что решил отказаться от участия в спектакле.
Худрук напустила на себя строгость и сказала:
— Ничего страшного, найду другого мальчика. Но знай: будь ты главным героем драматического произведения, читатели тут же закрыли бы книгу. На этом самом месте. Они бы не стали про тебя читать. Кому интересно читать про Мальчиков, которые постоянно боятся? Герои так не поступают. Они неустрашимо движутся к цели, преодолевая препятствия. Твоё счастье, что это жизнь, а не книжка.
От этих слов Мальчику стало грустно и досадно. Не то чтобы ему очень сильно хотелось стать героем книги, ничего такого. Просто он знал, что Худрук обязательно найдёт на роль летописца другого мальчика. Того вихрастого из параллельного класса, например. Вот из-за чего ему стало грустно.
Всю дорогу домой он очень старался не заплакать. Потому что Мальчикам не положено плакать. Не по-мальчишечьи это. «Если я заплачу, — подумал он, — значит, я вообще ни на что не годен».
Но всё-таки он заплакал. В тот самый момент, когда я проходил мимо.
Мне стало жалко Мальчика. Я подошёл к нему и спросил, почему он плачет. И он рассказал о своём горе.
Если честно, я не очень-то умею утешать мальчиков. Я и не стал его утешать. Вместо этого я спросил:
— Худрук? Это та, которая с фигурой как у груши?
— Вы её знаете? — удивился Мальчик.
— Конечно, я её знаю! Да-да! Если хочешь знать моё мнение, с такой фигурой она никогда не окажется на носу корабля.
— Правда?
— Ага. Она очень грустит из-за этого. И говорит людям всякие глупости, чтобы они тоже грустили.
— Да ну?
— Разумеется. Все грустные люди говорят глупости.
Мальчику, вроде, стало легче. По крайней мере, он утёр слёзы с лица. Желая подбодрить его ещё больше, я добавил:
— Знаешь, а я бы дочитал книжку про тебя до конца. Честно-честно.
Мальчик усмехнулся и сказал:
— По-моему, вы самый грустный человек на свете.
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
