Я собачка, я "гав-гав"
Меня Господь сюда послал...
"Нейродюбель"
Вороны. Стая. Они должны сделать эти свои вечерние маневры, покружить над окрестностями перед тем, как рассядутся на ветвях в роще спать.
Стая, развернувшись за домом, пикирует от крыши вниз. Смотрю с балкона на последний вечер жары. Птицы пролетают надо мной. Опасно. Вороны могут насрать на лицо. Тогда будет неприятно и досадно. Ухожу с балкона.
Пользуюсь лифтом. Перестал ходить пешком по лестнице. Почти два месяца не видел ее. Возможно, там появилось что-то новое на нижних этажах. Но в жару всеми силами стараешься избегать малейшей физической нагрузки.
Одним днем раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Двумя днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Тремя днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Четырьмя днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Пятью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Шестью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Семью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Восьмью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие…
Девятью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие, замена…
Десятью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие, замена, ремонт…
Одиннадцатью днями раньше.
Глаза читают: вскрытие, замена, ремонт замков…
Там еще были слова и номера контактных телефонов. Помнить их ни к чему. Это в лифте висит объявление. Пятью неделями раньше прочитал его полностью. В последующие дни только первые слова из него, а в последние восемь дней жары читалось только первое слово «вскрытие». Незачем читать. Просто попадается на глаза в лифте каждый день. Прочие события жизни за время жары были не менее бессмысленны. Слово «вскрытие» визуально навязчиво. Возможно, по воле случая объявление оказалось наклеено именно на такой высоте, на уровне глаз.
Девять этажей, тридцать одна квартира. За время жары из подъезда едва ли не каждую неделю выносили гроб. Обычно это случается реже.
Но жара так же бессмысленна, как и все события за этот период, также бессмысленны и все рефлексии по этому поводу.
Сегодня жара закончилась. Слово «вскрытие» в лифте осталось. Завтра опять его увижу.
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
