- Пап, стой, вот наш вагон. Десятый. О, и лилии на занавесках нарисованы, гляди! Ну, будем прощаться. Тете Ане привет передавай. Поцелуй её за меня. И когда я уже к ней в Симферополь выберусь?
- Да выберешься еще. Это я уже, может, в последний раз еду. Так хочется повидаться …
- Пап, ну ты как — всё в порядке? Здоровье не подкачает? Смотри, берегись!
- Да не волнуйся! Вот скажи лучше, что тебе привезти, доча, с югов?
- Сам себя привези. А знаешь, пап, привези-ка мне хлебушка от зайчика!
- До сих пор помнишь? - смеётся.
- Ну, конечно. Так привезешь?
- Привезу, привезу. Ну-ка, давай, подай мне сумку, а то трудно с ней на ступеньки карабкаться!
Папа поднимается в вагон. Я смотрю на него: постарел... Но держится молодцом. Худой, седой, черты лица изменены годами. Но, как всегда, подтянут, строг, и глаза его глядят на меня, будто из глубины или дали прожитых лет, глядят, улыбаясь лучиками морщинок... Эх, папка! Буду ждать тебя…
Поезд трогается, я машу рукой вслед удаляющемуся составу и чувствую, как по щекам ползут слезы, а горло сжимает комок. Воспоминания проносятся в голове, как полузабытый киноролик, но постепенно становятся всё четче и ясней.
В те времена, когда я была маленькой, папа часто уезжал в командировки и всегда привозил оттуда что-нибудь интересное и вкусное. Я всегда с нетерпением ожидала его приезда. И когда он появлялся в двери, с улыбкой , довольный, что наконец-то дома, я с воплем радости бросалась к нему навстречу, и он тут же ставил сумки на пол, хватал меня на руки, прижимал к себе и целовал, глазами ища и находя маму, котрая подходила и обнимала уже нас обоих. Потом папа рассказывал о поездке и распаковывал сумки, а я крутилась рядом и «помогала» ему. Эта возня с подарками мне очень нравилась. Детям ведь всегда хочется чего-то новенького! И когда был вынут и рассмотрен последний привезенный папой предмет, мой зоркий взгляд устремлялся в сумку и обнаруживал там еще один сверточек из газеты. Явно, там было что-то необыкновенное! И точно — папа, видя мой живой интерес, вынимал сверточек, разворачивал, а там лежал... кусочек хлеба. Узрев мой вопросительный и немного растерянный взгляд, папа объявлял, что это хлебушек для меня от зайчика, встреченного им по дороге домой. Моему восторгу не было предела! Папа видел зайчика, который знает обо мне и передал мне подарочек!
Теперь-то я, конечно знаю, что это был хлеб, взятый папой с собой в дорогу и не доеденный. Но тогда это были моменты сказки, волшебства, в которые так хотелось бы верить и сейчас!..
...Поезд скрылся из вида. Я вытерла набежавшую слезу, улыбнулась воспоминаниям, и тотчас стала ожидать возвращения папы, и обещанный хлебушек от зайчика...
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
