Матушка моя ещё та змея была. Однажды заползла она в чьё-то гнездо, а там Птеродактиль спит. "Спиш-ш-шь!" говорит она ему. Так тот так испугался, что сразу меня и зачал. Папой моим оказался. Ну, маме он понравился, хоть и намучилась она с ним: папа был такой весь угловатый, костистый, попробуй, заглоти такого! Ну, нам вдвоём в маме стало тесно, я и родился. С тех пор люблю правильное питание.
Однако вот ведь незадача: скольких принцесс зачинал и съел, а так никто и не родился. Прямо чудеса какие-то... Ну, что уши развесил? Кушать пора.
***
Лечу как-то над горами. Ущелье, замок - всё как положено. Залетаю, значит. А там царица Тамара жила. Ага, себе думаю, будет ночь, будет пища. А она, видать, баба опытная, и давай меня щекотать везде. А я щекотки боюсь ведь! Ну и выбросился из окна прямо в пропасть. Еле ногу успел оттяпать. Лечу по ущелью, ногу эту жую. Немножко волосатая, а так ничего, вкусно. Нежная такая нога у неё была...
***
А! Вот ещё. Не хочется, но расскажу. Летел я с Карпат, кажется. Вижу, три мужика стоят, здоровенные такие кабаны. Один у другого, слышу, спрашивает: "А чё это за хрен с горы летит?" - "Горыныч," - тот отвечает. А этот, первый, постоял-постоял, да как заржёт!
"Ой, - кричит, - не могу!.. Ну, Лёха, отмочил!.. Горыныч!.. Это ж надо!.. Ой, держите меня семеро!.. Ну, шутник!.. Скажет ведь такое!.. Ой, уморил совсем!.." Я уже пять кругов над ними сделал, а эта дубина всё хохочет, аж заходится. Не стал я их есть. Весь аппетит отбили. В клоунах я ещё ни у кого не ходил.
***
Ланцелота вот уважаю. Ведь другие как: всегда кучей, засады там, сети какие-то... а потом на лошадях улепётывают. А этот выйдет в поле, выхватит меч и давай меня на бой вызывать. Ну, я, конечно, выхожу. Само собой, навешаю ему, отметелю... Так он месячишко отлежится и опять меня ищет. Сколько... раз тридцать мы уже с ним встречались. Настоящий мужик. Герой!
***
Ну и что, что я замыкаю пищевую цепочку? Ведь что получается... Вот я летаю везде и даже там, куда Мак-Кар телят не гонял. И всюду вы, люди. Группы, вереницы, скопления, каре... Жёлтые, белые, чёрные. Ну, и евреи, конечно... Да... О чём бишь я? А! Так вот: мне же столько не съесть! Только малую толику. А остальные? Остальные совсем без будущего! Вот и подумаешь: кто виноват, что делать и в чём смысл жизни?
***
Принцессы... Да что вы всё про принцесс! Хотя, вот была одна. Можно сказать, изменила всю мою жизнь. Прихватил я её в аллее. Ну, как обычно. А она: нет и всё! Я и так, и этак. Упёрлась. "Хоть ешь меня, - говорит, - всё равно не дам." Пришлось съесть так. И вы знаете, никакой разницы! Вот я и подумал: что же я столько времени тратил на всякую ерунду...
***
Самолёт? А что самолёт? Летал тут один. Ну, меня поначалу разобрало, вроде как посоревноваться захотелось. Ну-ка на скорость? Не отстаёт, шельмец. Я в пике - и он в пике. Я на спинке - и он на спинке. Я петлю Нестерова - и он то ж. Ловкий такой попался. Ну, думаю, погоди. И придумал такую штуку: подлетел к утёсу, левой лапой зацепился и повис вниз головой. Крылья на животе сложил, один глаз сощурил и вишу, жду что он-то сделает. А он хоть бы хрен - летит себе и летит. Так и улетел восвояси. А вы всё: техника! авиация!..
***
Ага. Слышал-слышал: тупая скотина, одна извилина и та в кишечнике. А вы знаете, что именно я собрал лучшие умы человечества и поставил им задачу. Справились блестяще. Выведен человек-бройлер. Полтора года - и готовый продукт. Со вкусом сёмги, кинзы, баранины... Ребята, сказал я, просите, что угодно. Жить, попросили учёные. Да пожалуйста! - говорю. Вы это заслужили.
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела!
Ни объятья невозможны, ни измена.
* * *
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
* * *
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
* * *
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
* * *
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
* * *
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
* * *
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
* * *
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
* * *
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
