Матушка моя ещё та змея была. Однажды заползла она в чьё-то гнездо, а там Птеродактиль спит. "Спиш-ш-шь!" говорит она ему. Так тот так испугался, что сразу меня и зачал. Папой моим оказался. Ну, маме он понравился, хоть и намучилась она с ним: папа был такой весь угловатый, костистый, попробуй, заглоти такого! Ну, нам вдвоём в маме стало тесно, я и родился. С тех пор люблю правильное питание.
Однако вот ведь незадача: скольких принцесс зачинал и съел, а так никто и не родился. Прямо чудеса какие-то... Ну, что уши развесил? Кушать пора.
***
Лечу как-то над горами. Ущелье, замок - всё как положено. Залетаю, значит. А там царица Тамара жила. Ага, себе думаю, будет ночь, будет пища. А она, видать, баба опытная, и давай меня щекотать везде. А я щекотки боюсь ведь! Ну и выбросился из окна прямо в пропасть. Еле ногу успел оттяпать. Лечу по ущелью, ногу эту жую. Немножко волосатая, а так ничего, вкусно. Нежная такая нога у неё была...
***
А! Вот ещё. Не хочется, но расскажу. Летел я с Карпат, кажется. Вижу, три мужика стоят, здоровенные такие кабаны. Один у другого, слышу, спрашивает: "А чё это за хрен с горы летит?" - "Горыныч," - тот отвечает. А этот, первый, постоял-постоял, да как заржёт!
"Ой, - кричит, - не могу!.. Ну, Лёха, отмочил!.. Горыныч!.. Это ж надо!.. Ой, держите меня семеро!.. Ну, шутник!.. Скажет ведь такое!.. Ой, уморил совсем!.." Я уже пять кругов над ними сделал, а эта дубина всё хохочет, аж заходится. Не стал я их есть. Весь аппетит отбили. В клоунах я ещё ни у кого не ходил.
***
Ланцелота вот уважаю. Ведь другие как: всегда кучей, засады там, сети какие-то... а потом на лошадях улепётывают. А этот выйдет в поле, выхватит меч и давай меня на бой вызывать. Ну, я, конечно, выхожу. Само собой, навешаю ему, отметелю... Так он месячишко отлежится и опять меня ищет. Сколько... раз тридцать мы уже с ним встречались. Настоящий мужик. Герой!
***
Ну и что, что я замыкаю пищевую цепочку? Ведь что получается... Вот я летаю везде и даже там, куда Мак-Кар телят не гонял. И всюду вы, люди. Группы, вереницы, скопления, каре... Жёлтые, белые, чёрные. Ну, и евреи, конечно... Да... О чём бишь я? А! Так вот: мне же столько не съесть! Только малую толику. А остальные? Остальные совсем без будущего! Вот и подумаешь: кто виноват, что делать и в чём смысл жизни?
***
Принцессы... Да что вы всё про принцесс! Хотя, вот была одна. Можно сказать, изменила всю мою жизнь. Прихватил я её в аллее. Ну, как обычно. А она: нет и всё! Я и так, и этак. Упёрлась. "Хоть ешь меня, - говорит, - всё равно не дам." Пришлось съесть так. И вы знаете, никакой разницы! Вот я и подумал: что же я столько времени тратил на всякую ерунду...
***
Самолёт? А что самолёт? Летал тут один. Ну, меня поначалу разобрало, вроде как посоревноваться захотелось. Ну-ка на скорость? Не отстаёт, шельмец. Я в пике - и он в пике. Я на спинке - и он на спинке. Я петлю Нестерова - и он то ж. Ловкий такой попался. Ну, думаю, погоди. И придумал такую штуку: подлетел к утёсу, левой лапой зацепился и повис вниз головой. Крылья на животе сложил, один глаз сощурил и вишу, жду что он-то сделает. А он хоть бы хрен - летит себе и летит. Так и улетел восвояси. А вы всё: техника! авиация!..
***
Ага. Слышал-слышал: тупая скотина, одна извилина и та в кишечнике. А вы знаете, что именно я собрал лучшие умы человечества и поставил им задачу. Справились блестяще. Выведен человек-бройлер. Полтора года - и готовый продукт. Со вкусом сёмги, кинзы, баранины... Ребята, сказал я, просите, что угодно. Жить, попросили учёные. Да пожалуйста! - говорю. Вы это заслужили.
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
