Матушка моя ещё та змея была. Однажды заползла она в чьё-то гнездо, а там Птеродактиль спит. "Спиш-ш-шь!" говорит она ему. Так тот так испугался, что сразу меня и зачал. Папой моим оказался. Ну, маме он понравился, хоть и намучилась она с ним: папа был такой весь угловатый, костистый, попробуй, заглоти такого! Ну, нам вдвоём в маме стало тесно, я и родился. С тех пор люблю правильное питание.
Однако вот ведь незадача: скольких принцесс зачинал и съел, а так никто и не родился. Прямо чудеса какие-то... Ну, что уши развесил? Кушать пора.
***
Лечу как-то над горами. Ущелье, замок - всё как положено. Залетаю, значит. А там царица Тамара жила. Ага, себе думаю, будет ночь, будет пища. А она, видать, баба опытная, и давай меня щекотать везде. А я щекотки боюсь ведь! Ну и выбросился из окна прямо в пропасть. Еле ногу успел оттяпать. Лечу по ущелью, ногу эту жую. Немножко волосатая, а так ничего, вкусно. Нежная такая нога у неё была...
***
А! Вот ещё. Не хочется, но расскажу. Летел я с Карпат, кажется. Вижу, три мужика стоят, здоровенные такие кабаны. Один у другого, слышу, спрашивает: "А чё это за хрен с горы летит?" - "Горыныч," - тот отвечает. А этот, первый, постоял-постоял, да как заржёт!
"Ой, - кричит, - не могу!.. Ну, Лёха, отмочил!.. Горыныч!.. Это ж надо!.. Ой, держите меня семеро!.. Ну, шутник!.. Скажет ведь такое!.. Ой, уморил совсем!.." Я уже пять кругов над ними сделал, а эта дубина всё хохочет, аж заходится. Не стал я их есть. Весь аппетит отбили. В клоунах я ещё ни у кого не ходил.
***
Ланцелота вот уважаю. Ведь другие как: всегда кучей, засады там, сети какие-то... а потом на лошадях улепётывают. А этот выйдет в поле, выхватит меч и давай меня на бой вызывать. Ну, я, конечно, выхожу. Само собой, навешаю ему, отметелю... Так он месячишко отлежится и опять меня ищет. Сколько... раз тридцать мы уже с ним встречались. Настоящий мужик. Герой!
***
Ну и что, что я замыкаю пищевую цепочку? Ведь что получается... Вот я летаю везде и даже там, куда Мак-Кар телят не гонял. И всюду вы, люди. Группы, вереницы, скопления, каре... Жёлтые, белые, чёрные. Ну, и евреи, конечно... Да... О чём бишь я? А! Так вот: мне же столько не съесть! Только малую толику. А остальные? Остальные совсем без будущего! Вот и подумаешь: кто виноват, что делать и в чём смысл жизни?
***
Принцессы... Да что вы всё про принцесс! Хотя, вот была одна. Можно сказать, изменила всю мою жизнь. Прихватил я её в аллее. Ну, как обычно. А она: нет и всё! Я и так, и этак. Упёрлась. "Хоть ешь меня, - говорит, - всё равно не дам." Пришлось съесть так. И вы знаете, никакой разницы! Вот я и подумал: что же я столько времени тратил на всякую ерунду...
***
Самолёт? А что самолёт? Летал тут один. Ну, меня поначалу разобрало, вроде как посоревноваться захотелось. Ну-ка на скорость? Не отстаёт, шельмец. Я в пике - и он в пике. Я на спинке - и он на спинке. Я петлю Нестерова - и он то ж. Ловкий такой попался. Ну, думаю, погоди. И придумал такую штуку: подлетел к утёсу, левой лапой зацепился и повис вниз головой. Крылья на животе сложил, один глаз сощурил и вишу, жду что он-то сделает. А он хоть бы хрен - летит себе и летит. Так и улетел восвояси. А вы всё: техника! авиация!..
***
Ага. Слышал-слышал: тупая скотина, одна извилина и та в кишечнике. А вы знаете, что именно я собрал лучшие умы человечества и поставил им задачу. Справились блестяще. Выведен человек-бройлер. Полтора года - и готовый продукт. Со вкусом сёмги, кинзы, баранины... Ребята, сказал я, просите, что угодно. Жить, попросили учёные. Да пожалуйста! - говорю. Вы это заслужили.
Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
затем, что у всех на уме - у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам - все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени - все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы
подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь.И дышать полной грудью на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им
- Не надо!
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут.
И уходят от нас на восьмой.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
