Вот, внучатки мои, печальная история про любовь.
Оченно она поучительная.. за то, как женщин забижать опасно..
Жил-был такой добрый речной бог. Кефисом его звали.. Работящий мужик был, надо сказать, и женку свою уважал сильно. Нимфой она служила.. Уставала, конешно, но на хорошем счету была. Грамоты там всякие получала... премии... На единственного сыночка, Нарциссика, времени не хватало для, скажем, погулять вместе, поиграть в "дочки-матери" аль какой семейный праздник устроить. Но любила дитятку безмерно. Чтоб хоть раз ремня дать или поругать для острастки... ни-ни... Только хвалила-восхищалась...
Красивый пацаненок был... Умненький... Че зря хаять-то?
В компании батянька не пускал - мало ли что... Нектару лишнего примет аль дитя раньше времени приживет. Вот и маялся паренек от скуки - сам себе товарищ.
А когда подрос, все наглядеться не могли - такой пригожий. Девицы понабежали... нимфы всякие... А одна и вовсе влюбилась.. Эхой ее звали. Такая скромняшечка - лишне слово не скажет... Стоит в стороночке и молчит, пока Нарциссик-то наш не спросит: "Ты здесь?" А она ему: "Здесь..." Прям идеальная женка..
Ну вот сказал бы ей: "Пора на обед", а она ему: "На! Обед!"... Он ей: "Дорогая, ты готова?", а она ему: "Готова!"... Скукота! ... Каждый день знать, што тебе ответят.
Судьба женска - не собаческая судьба... Преданная собака по гроб жизни с хозяином... Ее и ранехонько погулять выведут, и накормят, и почешут-погладят...
А от покладистой женки всяк налево уйти норовит... Што за странные мужики пошли... Все бы им препятствия искать... Мож, конешно, в зубах дело-то? типа... преданная-преданная, а цапнет - на всю жисть без потомства... Не те зубы у нас... ох, не те..
Ну да... Нарциссик-то совсем заскучал со своей прилипчивой Эхой. А ей - хоть в петлю. Ревмя ревет да Афродитке жалится... А той тож некогда... У ея беседы всякие да проблемы насущныя... Поклонники-охотники.. Там, говорят, не одна Эха жалилась - отвергнутая женщина пострашней Эридки будет..
Ну и ляпнула пенорожденная про отсутствие взаимости.. То исть, не ответит ему та, в которую он втрескается по самые уши.. Дык рази найдется деушка, што такую красоту не полюбит? А раз такой нема, пришлося Нарциссику в самого себя втюриться... И не рад был - почти сразу помер... Эха - та вся изрыдалася, но помереть не померла. Женщины как бы посильнее будут... Мож, потом и вовсе замуж вышла... про то не знаю...
Грустно оне жили... боги-то...
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы -
Как сказки каменной доски.
Вас древняя воздвигла треба.
Вы тянетесь от неба и до неба.
Они суровы и жестоки.
Их бусы - грубая резьба.
И сказок камня о Востоке
Не понимают ястреба.
стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
и на груди ее булыжной
Блестит роса серебрянным сосцом.
Здесь девы срок темноволосой
Орла ночного разбудил,
Ее развеянные косы,
Его молчание удлил!
И снежной вязью вьются горы,
Столетних звуков твердые извивы.
И разговору вод заборы
Утесов, свержу падших в нивы.
Вон дерево кому-то молится
На сумрачной поляне.
И плачется, и волится
словами без названий.
О тополь нежный, тополь черный,
Любимец свежих вечеров!
И этот трепет разговорный
Его качаемых листов
Сюда идет: пиши - пиши,
Златоволосый и немой.
Что надо отроку в тиши
Над серебристою молвой?
Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?
"Как много стонет мертвых тысяч
Под покрывалом свежим праха!
И я последний живописец
Земли неслыханного страха.
Я каждый день жду выстрела в себя.
За что? За что? Ведь, всех любя,
Я раньше жил, до этих дней,
В степи ковыльной, меж камней".
Пришел и сел. Рукой задвинул
Лица пылающую книгу.
И месяц плачущему сыну
Дает вечерних звезд ковригу.
"Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!"
Люблю и млечных жен, и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути.
Когда краснела кровью Висла
И покраснел от крови Тисс,
Тогда рыдающие числа
Над бледным миром пронеслись.
И синели крылья бабочки,
Точно двух кумирных баб очки.
Серо-белая, она
Здесь стоять осуждена
Как пристанище козявок,
Без гребня и без булавок,
Рукой указав
Любви каменной устав.
Глаза - серые доски -
Грубы и плоски.
И на них мотылек
Крыльями прилег,
Огромный мотылек крылами закрыл
И синее небо мелькающих крыл,
Кружевом точек берег
Вишневой чертой огонек.
И каменной бабе огня многоточие
Давало и разум и очи ей.
Синели очи и вырос разум
Воздушным бродяги указом.
Вспыхнула темною ночью солома?
Камень кумирный, вставай и играй
Игор игрою и грома.
Раньше слепец, сторох овец,
Смело смотри большим мотыльком,
Видящий Млечным Путем.
Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобы
Сбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.
Гоп! Гоп! В небо прыгай гроб!
Камень шагай, звезды кружи гопаком.
В небо смотри мотыльком.
Помни пока эти веселые звезды, пламя блистающих звезд,
На голубом сапоге гопака
Шляпкою блещущий гвоздь.
Более радуг в цвета!
Бурного лета в лета!
Дева степей уж не та!
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
