Шоссе Юрга-Кемерово похоже на фантастический коридор. Особенно в шесть утра, перед рассветом. Темные стены деревьев, упертые в потолок. Что-то хвойное, на лапах ошметки снега. Лапы тянутся ко мне, коридор сужается до еле заметной лазейки. Там аэропорт и рейс на Москву в 8.40. Но мне туда не попасть.
Самое время проснуться.
Иногда в ночных кошмарах я оказываюсь там, где быть мне вовсе не следует. Например, посещаю географическую родину, естественно, без документов. Сюжет знакомый – появляется милиция. Я убегаю, они догоняют, сейчас начнут бить. Вдруг – спасительная мысль: какого черта я здесь делаю? Зачем приперся сюда? У меня квартира в Сиднее, жена, работа, долги наконец. Отвечай, ну?! Бессознательное мечется в поисках ответа. И, обессилев, дает проснуться.
А может, это был не лес, а поле? Русское поле. Заснеженная пустыня, унылая, как растительность на горизонте. Холодное утреннее небо, шоссе из больной головы Стивена Кинга. Развилка. Налево – аэропорт. Направо – пес знает что. Прямо – тем более.
Точно – поле, вернее степь. Или тундра. А лес – это на Урале. Память у меня не то, что раньше. Раньше, ей богу не вру, страницу английского текста запоминал с одного прочтения. Двадцать бессмысленных слов мог воспроизвести в любом порядке. Экзаменаторы в институте военных переводчиков сказали «unbelievable». Все одно прокатили – не по сенькью шапкa. Большинство абитуриентов – генеральские детишки, но пацаны хорошие. Я с одним в болоте тонул. Дернули на танцы в самоволку. Местные нас вычислили и пытались набить лица, рефлекс у них такой. Мы – бежать, они – за нами. Загнали в болото. Выбирались как Мюнхгаузен и его лошадь. Ладно, отдельная история, расскажу в следующий раз.
Конечно, я знал, почему оказался на шоссе – из-за денег. Вся жизнь – погоня за длинным баблом. У меня была редкая тема по дошкольной психологии. Плюс всякие штуки, освоенные в мюнхенском детском центре. Какая тема – не важно. Важно, что за нее в середине девяностых платили зеленью. А складно выступить по ней в России умели четверо. И трое из них выезд за МКАД полагали ниже своего достоинства.
Командировками ведали начальник Гоша и его зам Дима. В какой-то момент Диме померещилось, что это он начальник, а Гоша зам. Что должно финансово отразиться. Гоша был мягким человеком, пока дело не касалось финансового отражения. Он разъяснил Диме всю глубину его ошибки. Затем партнеры обменялись эпитетами, после которых совместная работа невозможна. Затем месяц делили оргтехнику. Подумав, я решил остаться с Гошей. За это Дима получил от бывшего компаньона новый факс. Я и не подозревал, что стою так дорого.
Как-то Гоша звонит в середине мая:
– Хочешь заработать штуку баксов?
– Неа.
– Ты что, выпил?
– Шучу. Куда ехать?
– Лететь. В Юргу, послезавтра. С билетами проблем нет, я звонил.
– Это где? За полярным кругом?
– Где-то возле Кемеровa. Тебе какая разница? Тридцать пять часов, штука налом, машина, гостиница, все дела. Заказчица – кучерявая...
– Хоть лысая.
– Это фамилия, балда. Записываешь? Кучерявая, Елена Юрьевна. Владелица частного садика, отец какая-то шишка в мэрии. Аккуратнee с ней.
– В смысле?
– В смысле без глупостей. И... образ жизни там веди поздоровее.
– Слушаюсь, ваше благородие.
Звоню. Уверенный женский голос все подтверждает. Дневной рейс, четыре часа лету, полтора на машине. К вечеру доберетесь, устроитесь. Утром начинаем занятия.
– Как у вас там погода?
– Плюс восемнадцать, не замерзнете.
В Москве жара. Решил лететь в костюме. Прибыл в аэропорт, и началось. На два часа задерживается с вылетом рейс Москва-Кемерово. Борт не вылетел из Кемерова по техническим причинам... На три часа задерживается рейс Москва-Кемерово... На неопределенное время задерживается рейс... О вылете будет объявлено... Пришлось навестить бар. Потом еще раз. Потом думаю: зачем вообще уходить отсюда? Бармен обещал разбудить, кресла мягкие. Перемены кресел я даже не заметил. Просыпаюсь уже в самолете... тряхнуло. Вроде бы сели. Но в иллюминаторе что-то не так. Снег на полосе.
Снег.
– Ни хрена себе! – высказался кто-то в салоне.
– Обалдеть...
– Нас куда привезли?
Но уже подъехал трап, открылась дверца. Протянуло зимой. Ежась, почти бегом мы устремились к аэровокзалу. В черном небе горели буквы КЕМЕРОВО. Интересно, думаю, будут ли меня встречать? Если нет, улетаю отсюда первым же...
Над головами встречающих заметил свою фамилию. Ниже – приятная особа в дубленке. Без шапки и малейшего признака кучерявости. Более того – рыжая. Я хотел сострить, но передумал. Представились, сели в белую Волгу, шофер включил зажигание.
– Вы уж извините, – говорит Елена Юрьевна, – у нас так бывает. За ночь похолодало градусов на двадцать. Я вам курточку захватила. И кофе есть горячий, будете?
– Спасибо... потом. Ничего, если я посплю?
– Да ради бога, я и сама вздремну. Устала как собака. С вечера вас ждем.
– Максим, просыпайтесь. Подъезжаем.
Я поднял веки и увидел Юргу. И в который раз удивился одинаковости своей необъятной родины. Часами летишь, а все то же самое. Пятиэтажки с разномастными балконами. Одни застеклены, другие готовы упасть. Белье коченеет на веревках. Одинокие, сутулые фигуры. Я знаю сотню похожих городков, да и сам в таком родился.
Здание гостиницы отдавало сталинизмом. Напротив, через площадь, – бетонный куб с широкой лестницей. Типичное убежище слуг народа от господ. Елена подошла к администратору и тотчас вернулась с ключом.
– Оформитесь позже, я договорилась. Зайду за вами через час.
И, словно угадав мою внутриутробную гримасу:
– Максим, я знаю, что вы устали. Но... Переносить неловко, люди соберутся.
– Да ничего, Лена, спасибо. Все хорошо.
Как я отчитал в тот день? Нормально. Курс-то знал на автомате, хоть в полночь разбуди. Плюс, симпатичные женские лица в аудитории, что, конечно, вдохновляет. И не просто симпатичные, а умные, живые. Казалось бы, откуда, из какого сора? Ан нет. Прочешите миллионный город Сидней и такой аудитории вряд ли наберете. Именно это обстоятельство десять лет не позволяет мне гордиться своим моральным обликом. Если б хоть малейший соблазн! Как стойко держался бы я...
От садика до гостиницы пятнадцать минут ходa. Елена вызвалась проводить меня «на всякий случай». Немного рассказала о себе. Отец действительно вице-мэр, трудится в сером здании на площади. И куртка на мне с его вице-мэрского плеча. У меня от такой новости даже осанка изменилась. Подошли к гостинице. Елена говорит:
– Если будут спрашивать, откуда вы, не афишируйте, что из Москвы. У нас тут москвичей не очень.
– А кого у вас очень?
– Никого. Жизнь тяжелая, народ злой. Вы где родились?
– В Самаре.
– Отлично. А по первому образованию кто?
– Учитель.
– Вот. Так и говорите. Учитель из Самары, приехал по обмену опытом.
– А если спросят каким опытом?
– Не спросят.
Помолчали.
– Лена, – говорю, – а может нам это... где-нибудь... по рюмке кофе?
– Да вы что, – глаза округлились, – меня пол-города знает. И муж ревнивый.
– Аa. Это меняет дело. Мужа расстраивать не будем.
– Хотите, я вам завтра почитать что-нибудь принесу?
– Спасибо. Если можно, книгу потолще.
– Достоевского любите?
– Очень.
Я умылся в номере и спустился в буфет. В ассортименте оказались котлеты домашние, яйцо под майонезом, чай из граненых стаканов и водка из них же. Я взял сто грамм, котлету и чай. Спросил, можно ли отнести еду в номер.
– Можно. – плотная буфетчица разглядывала меня с любопытством. – Из Москвы?
– Почему из Москвы?
– По разговору. Все москвичи так говорят.
Это прозвучало с ненужной громкостью. Несколько человек за столами обернулись.
– Нет, – отвечаю, – из Самары. Приехал по обмену опытом.
Последнее вырвалось само.
– Поднос нужен?
– Спасибо, так донесу.
Донес. Выпил, съел. Хотел включить телевизор – не нашел. Пришлось заснуть.
Утром в буфете я обнаружил знакомые блюда и напитки. В дальнейшем они не изменились. Я взял яйцо под майонезом и чай. Вынес интимное приветствие буфетчицы. Всю жизнь тошнит от провинциального узнавания. Мне бы стать человеком-невидимкой. И чтобы процентов девяносто людей тоже стали невидимками.
– Закажи наконец очки, – говорит иногда моя жена, – ты же ничего не видишь.
– Все, что мне надо (тут я целую ее в щечку), вижу очень хорoшо. А остальное мне ни к чему.
По дороге в гостиницу отыскал телеграф, набрал Москву. Жена, конечно, знала о погоде.
– Тебе дали какую-нибудь одежду?
– Еще бы! Куртку вице-мэра.
– Какого лицемера? Ты выпил что ли?
– Что за вопрос? Я пашу как мексиканец. Кую для семьи большие зеленые деньги...
– А шапку дали?
– Лапуся, здесь нe так холодно. Около ноля.
– Сегодня же потребуй шапку. Иначе прилетишь больной...
Отужинав, завалился в койку с «Преступлением и Наказанием». При всем избытке реализма, сцена убийства мощнейшая. Я иногда думаю, кого это Федор Михайлович так сильно ненавидел?
Новое утро. Яйцо под майонезом, стылые улицы, работа. Ностальгический детсадовский обед. Компот из сухофруктов. Опять работа, холодные улицы, гостиница. Вечером бонус – сто грамм, котлета и Достоевский. Около девяти эту идиллию нарушили энергичные мужские голоса за левой стеной. Как минимум, три. К одиннадцати они стали невнятнее и громче.
Я оделся и ждал, пока кто-то из соседей выйдет в туалет. Наконец хлопнула дверь, раздались шаги. У писсуара, стоял крепкий человек в джемпере. Его легонько покачивало. Я пристроился рядом, он глянул вскользь. Молодой. Я сказал:
– Вы знаете...
– Знаю. Ты наш сосед из девятого. И мы тебе мешаем спать. Так? – он застегнулся и, не ожидая ответа, шагнул к умывальнику.
– Откуда дровишки?
– От верблюда. Работа такая. Ты, мужик, извини, но у нас сегодня праздник. Дело закрыли. Bсех, кого надо, повязали и сами целые.
– Вы менты что ли?
– Ага. Пойдем выпьем с нами. Неси, что у тебя есть...
– Ничего.
– Значит так пошли!
– Ну зачем? B чужую компанию...
– Пошли, пошли, все будет нештяк, – он легонько подталкивал меня к двери с цифрой восемь, – кстати, меня Толик зовут.
– Макс.
Выстуженный, кисло пахнущий номер. В форточку слоями уходит дым. Два парня за столом уставились на меня. Мордатые, подтянутые, хоть сейчас на кастинг.
– Это Макс, наш сосед. Ты проходи, знакомься, это Миша, Олег. Садись, бери вот – хлеб, колбасa, лук...
– И кто у нас сосед? – перебил Олег.
– Командировочный. – ответил я.
– Это понятно. А по жизни?
– Учитель.
– Чему учим?
Думаю, уйти что ли? Сказать, мол ребята, поздравляю, но остаться не могу. Болею, ангина, то-се. Меня не стали бы удерживать. Но. Не хотелось открыто пасовать перед этим жлобом. Я знаю этот тип – им нужен конфликт. Хрена. Мы с ним ласково и, главное, спокойно. Очень спокойно. Еще спокойнее, лицо расслабил. Вот так.
– Русскому языку. И литературе. Хорошие предметы, да?
– Издалека к нам?
– Из Самары. По обмену опытом.
– Интересно, что Самаре от нас понадобилось?
– Это вам от нас понадобилось.
– Олег, уймись, ты не в допросной. – сказал Миша. – Давай накатим за встречу. А после Макс нам сам все расскажет.
Тут я понял раздражение Олега. Выпивки у ребят осталось пол-бутылки. Ее аккуратно разлили на четверых. Закусили. Я был уверен, что Олег не слезет с меня. И точно.
– Ну, сосед, колись, что вы там изобрели.
– Ладно. Идея такая: учебники литературы надо отменить.
– А как же учиться?
– А так. Вот, допустим, задано читать... «Преступление и Наказание».
– Ну.
– Школьники читают, а куда денешься? Учебника-то нет. Нельзя схалтурить по-легкому. Потом на уроке обсуждение: кто что понял, а учитель...
– Чего там понимать? – перебил Олег, – убил, поймали, сел.
– Его не поймали, – сказал Миша, – он сам сдался.
– Не, – возразил Толик, – его следак прижал на косвенных.
– А я о чем? Явка или нет – закрыли бы дурака по-любому. Ну позже на день...
– Олег, при чем тут косвенные? Я же помню книгу, там доказухи было с гулькин хер! Его элементарно развели на психику. Я каждый день этим занимаюсь.
– То-то они у вас хором колются...
– Да иди ты в жопу!
– Нет, я согласен, дело в клиенте. Если б он не поплыл и взял бы хорошего адвоката...
– Откуда у него деньги на хорошего адвоката?
– Оттуда! Он старуху-то убил зачем?
– А, ну да, забыл.
Я воспользовался паузой:
– Видите, уже три мнения. А в учебнике – одно, притом непонятно чье. И дети твердят его как попугаи. Откуда у них возьмутся мозги? Убедил?
Стражи закона, подавленные логикой, молчали.
– Хорошо, Макс, – сказал Олег, – теперь напряги учительские мозги и подумай, где нам достать выпить.
– В ресторане. У таксистов.
– Выходить, одеваться... ммм – поморщился Толик. – Надо позвонить этому, которого отпустили. Он мигом принесет. Пойду с вахты звякну.
– Это кто? – спросил я.
– Выпустили днем одного злодея, тебе ни к чему.
Злодей явился минут через десять. Тощий, замерзший человек в очках. Он достал из авоськи две бутылки водки и шампанское «на случай дам». Мне вдруг стало его жалко.
Потом я, кажется, напился. Co мной так бывает в дискомфортной компании. Помню, менты достали наручники и открывали их на время канцелярской скрепкой. Я сказал:
– Можно померить?
– Запросто! – Толик ловко защелкнул на мне «браслеты». Они показались неприятно тяжелыми.
– Ну вот, – усмехнулся Олег, – а сейчас ты все нам расскажешь. Кто ты, откуда, и зачем приехал.
– Учитель. – собрав остатки воли произнес я. – Из Самары... По обмену опытом.
Наутро соседи исчезли. Четверга я не заметил. Пятница отличалось от него лишь тем, что работа моя в этот день закончилась. И Елена Юрьевна не появилась, отчего мне стало грустно. «Уехала в область». – сказала бухгалтерша. Я отдал ей недочитанную книгу. Она мне – десять Франклинов в конверте. У Бени – я давно заметил – усталое, скептическое лицо. Словно он годами убеждает меня, что не в деньгах счастье.
Я спустился в холл до рассвета. Елена Юрьевна встала с диванчика навстречу. Не понимаю, как можно так выглядеть в шесть утра. А я небритый и зубы чистил мельком. Предупреждать надо.
– Здравствуйте, – говорю, – Лена, славно, что вы здесь. Я хотел... сказать, что все было здорово. Спасибо вам.
– Я, – говорит, – вообще-то за курткой пришла.
Врешь, думаю. Куртку я мог бы отдать водителю. Снял, она взяла. Стоим, молчим. Чего она ждет?.. Обнять что ли на прощание? Хотя с какой стати? Вдруг слышу:
– У меня скоро командировка в Москву. И если ваше предложение останется в силе...
– Какое предложение?
– Ну как же? По рюмке кофе. То я могла бы подумать.
– Останется, – я достал записную книжку, – только у меня жена ревнивая.
– И пол-Москвы знакомых?
– Треть.
– Так это меняет дело. А жену мы расстраивать не будем.
И затем такая улыбка, что у меня ослабли ноги.
– Лена... – я взял ее за руку. Но тут с улицы посигналили. Мы вышли на крыльцо.
– Счастливого пути.
– И вам. – глупо ответил я.
Мой полусон нарушил стук, запахло гарью. «Оо, твою мать...» – сказал шофер. Вышел, открыл капот, повозился. Взял из салона бутыль и снова исчез под капотом. Взметнулось облако пара. Я забеспокоился. Шофер сел рядом. «Значит так. Сейчас поймаю тебе кого-нибудь. А сам – в гараж, если дотяну. Ты уж извини. Юрий Ильич обе новые машины за... Погоди, едет кто-то!»
Через минуту, пересев в кабину фуры, я наслаждался движением, высотой и тишиной. Я люблю молчаливых водителей. Особенно когда молча довозят по назначению. Без таких, например, слов как:
– ...тут до порта километров восемь осталось. Подвезет кто-нибудь. А мне направо.
– Не понял.
– Вылезай. Тебе в другую сторону.
– Сколько ты хочешь?
– Нисколько, у меня график. Опаздываю.
Я остался на шоссе. Обвязал вокруг шеи носовой платок. Поднял воротник пиджака. Стою минут десять.
В моей жизни случались лохматые моменты. Один раз в меня стреляли. Пару раз били. Я переворачивался на байдарке, тонул. В Мюнхене пьяный шизофреник запустил в меня сотовым телефоном. Все это было гнусно, но так или иначе решаемо. Оставшись на пустынной трассе Юрга-Кемерово, я испытал чуть ли не мистический ужас. Летальный исход вглядывался в меня.
Вдруг – чудо! – автобус. Автобус! Я выскочил на дорогу и замахал как сумасшедший бабуин. Подонок, обогнув меня по встречной, скрылся. Я понял – голосовать бесполезно. Семь утра, шоссе, мороз. И нелепый чудак в костюме, с дипломатом. Ну его к черту. Места суровые, люди ходят всякие. А если у него там бомба? Или бежит от кого... Нет, иди-ка ты, друг, пешком. Иду, чтоб хоть как-то согреться. Офисные туфли скользят по насту. Быстро двигаться невозможно, а медленно – замерзаю. Вдруг услышал собственное бормотание: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку... шла шаша по соше и шасала шушку... шла шашапашаше... »
Сзади вынеслась легковушка. Потом другая. Махнул на шум, не оборачиваясь – закоченел. Машина резко сбавила ход, остановилась чуть впереди. Черный, массивный зад. Багажник поместит троих, если компактно уложить... Господи, только не это. Окно поехало вниз. Мои опасения подтвердились. Два чисто конкретных пацана сериального типа. Похожи на моих гостиничных знакомых, как одна семья. Так они и есть одна семья. А у меня штука баксов в кармане. Им это мелочь на сигареты, но приятно. Из салона между тем любопытствуют:
– Чёт-ты не по сезону нарядился, a братан?
– Куда путь держишь?
– В аэропорт. Тачка сломалась, вот иду пешком.
– Ну ладно, садись. Подвезем.
Я сел в просторную, а главное, очень теплую машину.
– Когда твой самолет?
– Восемь сорок.
– Хм. Московский рейс... Ты москвич что ли?
Интонация сползла вниз.
– Не, из Самары, в Москве пересадка.
– А чё у нас забыл?
– Командировка. По обмену опытом.
Эти фразы стали выскакивать из меня легко и естественно.
– Обменялся?
– Ага.
– Мы тоже тут недавно обменялись, хэ-хэ... опытом боевых действий.
Все замолчали. Через минуту братки заговорили на экономические темы: «лаванда», «откат», «цена вопроса»... Я старался не вникать. Здание аэропорта вернуло способность думать. Cколько платить и надо ли? Даю пять тысяч ельцинoк, и червонец в кармане наготове.
– Так нормально?
– Нормально.
Усмехнулись но взяли! Вот тебе и бандиты на крутом авто. Или они не бандиты? Их ведь сейчас не поймешь: вид одинаковый, язык тоже. Многие парни плечисты и крепки, как верно отметил поэт.
В самолете у меня поднялась температура.
– Я так и знала, – сказала жена, – вечно из командировок являешься больной. Всю дорогу ходил без шапки?
– Нет.
– Врешь.
– Вру.
Температура 37.5 изводила меня несколько недель. И никаких других симптомов. Уши, горло, нос – в порядке, как и все остальное. Врач посоветовал удалить давно запущенный коренной зуб. Удалил – безрезультатно, не считая внешних перемен. Таблетки не спасали. Жена лечила меня ингаляциями и горячим пивом Белый Медведь. Это помогало, но временно. Работал я мало. Днями валялся на тахте, смотрел кассеты и пил горячего Медведя. Кое-как читал обязательные лекции. От командировок отказался. В итоге Гоше это надоело, и он привез мне сильный французский антибиотик. Через сутки я поправился. Все-таки есть польза от эксплуатации человека человеком. А Елена Юрьевна так и не позвонила. Что, разумеется, к лучшему.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
