Солнышко уже соскользнуло с неуютного подоконника и нежно целует детскую щечку. Свежий, пропитанный росами, воздух бодро прогуливается по спальне, теребя тяжелые шторы. Я потягиваюсь всем телом и вдыхаю полную грудь этого чистейшего эликсира.
Утро!
Наспех наброшены старенькие спортивные штаны с вытянутыми коленками, затертая, повидавшая виды, футболка и мои ноги уже прыгают через три ступеньки, а потом и через весь лестничный пролет с грохотом опуская полусонное тело на лестничную клетку.
Утро.
Гусиная кожа первого лобызания ветерка, шелест тополиной аллеи, купающейся в восходящих лучах еще не раскалившегося светила. Редкие переклички, черных как смоль, скворцов. И кровь, пульсирующая височной веной все чаще, как бы борясь за право ритма с прерывистым дыханием. ноги несут меня все быстрее и быстрее. Кажется, что они хотят поймать, ускользающее в небытие, радужное детство. Запахи.
Жухлые листья, хрустящие под подошвами китайских(это было что-то!) кед. Свежеокрашенные лавки у подъезда. Лестничные, чисто вымытые, площадки. И! Парное молоко в литровой стеклянной банке у порога двери под номером семьдесят пять. Еще теплое... Корка, вобравшего в себя ароматы украинских полей, жар глиняной печи, тепло натруженных рук - Ржаного Хлеба. Утро...
Сижу, освещаемый сверху,
Я в комнате круглой моей.
Смотрю в штукатурное небо
На солнце в шестнадцать свечей.
Кругом - освещенные тоже,
И стулья, и стол, и кровать.
Сижу - и в смущеньи не знаю,
Куда бы мне руки девать.
Морозные белые пальмы
На стеклах беззвучно цветут.
Часы с металлическим шумом
В жилетном кармане идут.
О, косная, нищая скудость
Безвыходной жизни моей!
Кому мне поведать, как жалко
Себя и всех этих вещей?
И я начинаю качаться,
Колени обнявши свои,
И вдруг начинаю стихами
С собой говорить в забытьи.
Бессвязные, страстные речи!
Нельзя в них понять ничего,
Но звуки правдивее смысла
И слово сильнее всего.
И музыка, музыка, музыка
Вплетается в пенье мое,
И узкое, узкое, узкое
Пронзает меня лезвие.
Я сам над собой вырастаю,
Над мертвым встаю бытием,
Стопами в подземное пламя,
В текучие звезды челом.
И вижу большими глазами
Глазами, быть может, змеи,
Как пению дикому внемлют
Несчастные вещи мои.
И в плавный, вращательный танец
Вся комната мерно идет,
И кто-то тяжелую лиру
Мне в руки сквозь ветер дает.
И нет штукатурного неба
И солнца в шестнадцать свечей:
На гладкие черные скалы
Стопы опирает - Орфей.
1921
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
