«Мы на всём оставляем отпечаток своей личности - сильный информационно-энергетический след - утверждает доктор биологических наук П.П. Гаряев, - Такими следами пронизано буквально всё вокруг нас - сама атмосфера, предметы, вода и воздух. И следами не только живых людей, но и тех, что ушли»
Но если уж любая вещь обладает свойством памяти, то вряд ли зеркало является исключением. Особенно зеркала с амальгамой из серебра - исключительно информационно емкого металла. Нельзя исключать и того, что при определенных условиях информация, когда-то запомненная зеркалом, может им излучаться. А значит, и воздействовать на человека.
В самые апокалиптически-застойные, махрово-атеистические времена даже в Колонном зале московского Дома Союзов при чествовании очередного усопшего кремлевского старца завешивались все зеркала. Боялись, душа покойника уйдет не куда положено, - а в зазеркалье. Да еще утащит кого с собой, а после и вовсе станет тревожить, напоминать о себе, совесть изображать, духов тьмы накличет.
Медиумы полагают, что хранилище времени - старое зеркало передает позитив и негатив поколений. Поэтому, например, нельзя вешать его напротив своей кровати. Душа во сне выползает на лицо. Высвобождаются негативные эмоции, и зеркало около кровати будет отражать их обратно. По этой же причине зеркалу нельзя корчить рожи, и нужно больше улыбаться.
С удивлением я недавно узнал, что в детстве и отрочестве довольно долго обитал среди редчайшей мебели. Старинное зеркало-трюмо, ажурная этажерка, добротный купеческий шкаф, закованный в железо комод, красивейший резной буфет и изрядно потрепанный, местами продавленный диван с валиками и зеркалами на спинке. Не менее поразительно – вся эта мебель раньше стояла в немецком штабе в Виннице. Штаб находился в маленьком доме справа от входа в городской парк. Домик снова занят под очередной штаб. Дед с бабушкой жили там после войны, и когда, в связи с дедовским очередным назначением, переехали в Могилев – Подольский, захватили с собой обстановку.
Как представлю себе сейчас, что мы обедали, принимали гостей, давили виноград и шинковали капусту, а однажды гуляли всем классом на массивном четырехтумбовом, с толстенной столешницей, резными завитушками-меандрами и десятком ящичков, столе, на котором когда-то лежали немецкие карты, гитлеровские директивы и, не исключено, документация и планы ставки «Вервольф», эх..!
Огромное, уносящееся под потолок, озероподобное, траченое рыжими оспинами ряски, зеркало напоминало, заполненный водой, глубокий карьер, было многомерным, имело объем, уходило в себя. Ближе к ночи на его дне начинали ползать тени, тяжело колыхались темные локоны водорослей, как белкИ чьих-то глаз, посверкивали голые осколки рыб, и доносилось сопение и чавканье волн, облизывающих массивную деревянную раму.
...Дед подобрал, сверзившегося откуда-то с крыши, вороненка. Имя ему дали классическое - Карл, хотя я, по малолетству, звал его Карлик. У него были нахальные глаза беспризорника, любопытный клюв, ненасытная и спонтанно опорожняющаяся утроба и, как следствие, сволочной характер. Вороненок хромал и волочил крыло, что вовсе не мешало ему оказываться в самых неожиданных местах. Но постоянным ареалом его обитания была кухня. А еще он время от времени присваивал бабушкино ожерелье, пока не заныкал его окончательно, скрипел, прикидываясь дверками шкафа, передразнивал соседского кота и по-дедовски ...кашлял.
Летать не получалось и любимым занятием Карла, кроме пожрать, было посидеть на трюмо, заглядывая в его бездонные трюмы. Он подолгу что-то там рассматривал, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, с кем-то в пол голоса переругивался, иногда испуганно отмахивался здоровым крылом, словно творя крестное знамение.
И вдруг исчез. Поиски от подпола до чердака ничего не дали. Грешили на мстительного кота, но улик не было, и бабушка растеряно пошутила, мол, упал в зеркало и утонул. Я не поверил, но зеркало невзлюбил.
Каникулы скончались, я убыл домой. Часто вспоминал Карлушу. Через год приехал к деду с бабой снова. В связи с поздним визитом-наплывом-застольем гостей был определен ночевать на диване, который стоял ну, вы поняли где, - напротив трюмо, конечно. Ночью я проснулся от какого-то шума и на самом дне зеркала узрел сначала смутное движение, а потом чей-то силуэт и внимательный взгляд. Взгляд оказался моим собственным. Но дальше раздался натужный скрип, с потолка упала ослепительная линейка света и там, на дне, уперлась мне прямо в грудь. Потом она стала расширяться, словно раздвигая мое тело, и из меня возник ...ворон. Карл, собственной персоной! Заматеревший, со здоровыми крыльями, но по-прежнему слегка прихрамывающий, солидно покашливающий и с крутой мажордомской грудью, богато упакованной в бабушкино ожерелье. Постояв на краю разъятого меня, вглядываясь со дна зеркала в темноту комнаты, не видя меня, скукоженного на диване от ужаса в нолик и, явно не обнаружив искомого, ворон подмигнул, четко, по-военному развернулся на одной пятке и исчез в луче света. Брешь в моей груди опустела, стало легче дышать.
Утром бабушка рассказала, что ворон, спустя пару месцев после моего отъезда, все-таки вернулся. И не один, а с ...мужем. Карл, на самом деле, был Кларой.
Cупруг, которого она привела в «родительский» дом оказался диким, неотесанным, зато очень самолюбивым, и в силу этого, - глуповатым. Ночевать предпочитал на улице. Вобщем, не прижился. В один из редких визитов, застукав Клару перед зеркалом, сначала едва не размозжил себе голову, пытаясь задать взбучку виртуальному сопернику, а после поставил жене фингал под глазом, расколотил бабушкину, (тещину?), любимую чашку и ушел из дома. Вернее, улетел. Просидел целый день на груше в саду, пока Клара не смирилась, присоединившись к нему. Они долго выясняли отношения, потом, придя к согласию, сделали круг над домом и с тех пор мы их не видели.
...Полудрема, полоска света в ночном зеркале, скрип кухонной двери, открывшейся сзади от сквозняка и отразившейся в зеркале – это объяснимо. А вот призрачная и, вместе с тем очень живая, воронья фигура с ожерельем на бюсте! Скажете, привиделось? Но как она могла мне присниться, - уже взрослая птица, никогда взрослой мною не виданная?!
P. S. Неужели приходила повидаться?!
На следующий день после окончательного отбытия вороньей четы нашлось ожерелье. Оно лежало на видном месте, на трюмо, вплотную к зеркальной поверхности, словно только что сплюнутое на берег потусторонним прибоем. Бабушка его больше никогда не надевала.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
