Детство – это не только радостные моменты, в детстве бывают огорчения и обиды, горести и печали. Но они так быстро проходят, что, кажется, детство состоит только из светлых, ярких красок, цветов и счастья!
Сломалась любимая игрушка, потерялся кубик, не получается собрать конструктор или нарисовать солнышко. Наезды в бизнесе для взрослых – это тяжелое потрясение и шок. Наезд биты на линию в классиках для маленького человечка – аналогично. Ребенок реагирует на любое свое поражение или неудачу. Ломается игрушка – ломается его жизнь.
Неприятности были на каждом шагу, начиная от крушения легенды о существовании Деда Мороза, заканчивая подарками на день рождения, когда спишь и видишь книгу, большущую энциклопедию с животными, а тебе дарят сандалии. И это не тот случай, когда у родителей на желанный подарок не хватает денежки, просто они «лучше знают, что ребенку нужно». Или притаскиваешь щенка, котенка, голубя раненого, а тебе с порога – отнеси обратно или домой не приходи. И идешь, от слез дороги не видишь, хлюпаешь носом, посидишь до темноты с этим несчастным существом и плетешься домой….
В детстве у меня был один особенный друг, – соседский огненно-рыжий теленок Антон. Мне – шесть лет, ему – шесть месяцев. И хотя мы были ровесниками, он был выше на голову и тяжелее раз в десять. Очевидно, поэтому смотрел на меня с равнодушным превосходством и даже сквозь. Я таскал ему траву и читал китайскую сказку про золотую антилопу с серебряными копытцами. Она мне так нравилась, что я покрасил ему копыта зубным порошком. Этим порошком люди чистили, естественно, зубы, надраивали металлические пуговицы и столовое серебро, а мой отец – еще и свои парусиновые туфли.
Соседи смотрели на меня странно, но не возражали. До тех пор, пока я не накормил друга свежайшим росным клевером и от пуза напоил водой. Антон немедля раздулся, стал похож на бочку с квасом, закатил глаза и начал шипеть, как плотно пообедавший питон Каа. Я не знал, что корова после такой пищи может даже взорваться от газов. Прибежавший на мой крик хозяин, о, ужас, схватил со стенки что-то длинное и острое и…вонзил в живот моего друга. Из Антона тут же с треском вырвалась струя зловонного газа с остатками полупереваренного клевера. Бока опали, и во взгляде появилась укоризна.
Антон выздоровел, но на этом наша дружба сильно замедлилась, - мне было отказано в общении. Пару раз пробирался тайком, носил ему свеклу и морковку. Раны на боку видно не было, она зажила, и Антон был мне искренне рад. Трагедия нас сблизила.
Через месяц соседи пригласили моих родителей на какое-то праздничное застолье – я запомнил холодец, очень вкусное жаркое и непонятное, новое для меня, слово «свеженина» Выскользнув из-за стола, пока все были заняты, решил навестить друга. Но в коридорчике-прихожей наткнулся на корыто с мясными обрезками и четырьмя копытами. На одном еще виднелись следы зубного порошка.
Соседи пару раз пытались меня задобрить, но я их ненавидел, и они эти попытки оставили. Через год переехали, растворились бесследно.
Трагедия детства это не только, когда ты сорвал одуванчик, набрал полную грудь воздуха, а друг взял и дунул на него первым.
Детство – это маленькая жизнь! А жизнь – это детство и все остальное. Все, что – потом. И твоя жизнь может пойти не так, не только потому, что однажды в детстве ты, прыгая по тротуару, нечаянно наступил на стык между квадратиками плит.
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
