Историческая роль кружевного белья в эпоху перемен
Моя деревенская тётушка была женщиной рассудительной, домовитой и работящей, но этот, востребованный в сельской жизни, набор человеческих качеств удачно дополняли очень выразительные особенности, за которые я и любила её больше других своих родственников.
Совсем ещё молоденькой девчонкой выйдя замуж, тетя Таня не сподобилась родить детей, но никогда не роптала на судьбу, принимая её, как условие задачи, которую, хочется или нет, а нужно же, всё-таки, решать.
Жили они с моим дядей дружно, обожали племянников и племянниц, делали негромкое своё земное дело и люди были хорошие - простые и нехитрые.
Ещё одним редким даром обладала моя тётушка - она умела превращаться в курицу.
Это волшебное свойство было неизвестно окружающим, знала о нём я одна, и в детстве ревностно хранила тайну, радуясь тёткиным превращениям, которые происходили иногда не по щучьему веленью, а по моему собственному хотенью.
Стоило мне подойти к возившейся на кухне тётке и доверительно сообщить, что её муж, славный мой дядя Лёша, только что отправился с соседом в сельмаг за вином, происходило сказочное превращенье - на тётушкином месте возникала смышленая деревенская несушка.
Курица склоняла набок маленькую взъерошенную голову, утыкала в меня гневный блестящий глаз и сердито восклицала: "ГликочО!"
И, круто повернувшись, летела к низенькому, заставленному гераньками, окошку в горнице, и возмущенно кудахтала, высматривая благоверного своего петуха:
"Ах, ты, варнак, мазепа хитрая, ты чо же это удумал, чо удумал! Нету мне сладу с мужиком норовящим, кто оно место моркОвно..."
Выяснив, что дядька сидит как ни в чем не бывало на тёплом крылечке и никуда не собирается, заполошная курица исчезала и, вернувшаяся в свой прежний облик, тётя Таня хохотала вместе со мной, потому что была по натуре безобидной, сама любила пошутить и посмеяться, и рассказать потом об этих шутках тоже любила - вкусно, образно и ярко.
Два её любимых выражения долго были мне непонятны, потому и казались волшебными, обладающими особенной загадочной силой.
Первое использовалось чаще всего вместе с куриным обликом, произносилось с разными интонациями, годилось на все случаи жизни и звучало совершенно таинственно - "ГликочО!"
На самом деле это был сибирский вариант абсолютно банального "Гляди-ка что!"
Но в детстве всё слышится иначе и теткино восклицание я воспринимала, как сказочное магическое заклинание.
Второе выражение - "Кто оно место моркОвно"- я и сейчас не могу объяснить и не очень понимаю его смысл.
Но и оно произносилось тетушкой абсолютно естественно по разным поводам, чаще всего с возмущенно-вопросительной интонацией.
Как бы, что же это такое, я вас спрашиваю, господа?
Став взрослой, я, конечно же, пыталась выяснить, откуда взялось непонятное морковное место и почему оно морковное, а не свекольное, предположим.
На что всегда получала резонный ответ: "Старые люди так говорили, бабушка моя говорила, мама говорила, вот оно и повелось..."
Случилось однажды мне, уже взрослой и самостоятельной, привезти тётю Таню в город.
Оставив сына в деревне у дядьки, я забрала её с собой в надежде показать хорошим врачам, обследовать, а, может быть, и в клинику положить, потому что стала она частенько болеть от тяжелой деревенской работы и привычно-равнодушного отношения к собственному здоровью.
Несмотря на то, что тётушке моей ни разу не случилось побывать где либо, кроме райцентра, оказавшись в мегаполисе - шумном и пёстром городе середины лихих девяностых - она ничуть не растерялась.
С интересом изучила непривычный быт, оценила хозяйственным взором мой только что сделанный ремонт и кухонные технические новшества, похвалила больницу, где её обследовали, но город в целом не одобрила.
И - тосковала по дому, переживая за оставленного без присмотра мужа, на которого было брошено и небольшое хозяйство, и внучатый племянник, и её собственная непутёвая племянница, собиравшаяся нагрянуть с очередным визитом.
Племянницу свою кровную тетя Таня отчаянно любила и отчаянно же ругала за нелепо выбранного в мужья криминального авторитета.
- Ну, кто оно место морковно... не понимаю я этакой любови и жизни их не понимаю, - сердилась она, вспоминая прошлое гостеванье племянницы и её уголовного мужа.
- Никакого же отдыха настоящего не знают, по ягоду не ходили, грибов не набрали, в люди ни разу не выворотились, шоферят и шоферят...
- Постой, как это - шоферят? - удивилась я. - Они на машине, что ли, катались?
- И! На какой они машине катались, когда пролежали две недели, как коты на завалинке.
Телевизор смотрят, спят и шоферят!
А заварки сколь извели, бывало нам с Алексеем на месяц пачки хватало, а тут всю исшвыркали и банку большую, что с собой привезли, дочиста выпили, потому что шоферят...
- Чифирят! - догадалась я наконец, - Тёть Тань, они чифир пьют, это называется - чифирят.
Тотчас же произошло волшебное превращение и деревенская недоверчивая курица вперила в меня блестящий, любопытный глаз.
- Гликочо! А ты как это знаешь, тоже, небось, среди твоих ученых шоферить заведено? - подозрительно спросила несушка и замерла в ожидании ответа.
Выслушав мой подробный отчет о чифире и способах его приготовления, вычитанных в диссидентской литературе, дополненных заверениями в том, что напиток этот я не употребляю, успокоенная птица обратилась в человека и перешла к общим вопросам городского бытия, изменившегося после перестройки.
- Ходила я сегодня по магазинам, посмотрела на людей. Как пообносился народишко, Лора, смотреть стыдно, кто оно место морковно - и мужики, и парни - все в длинных трусах...
- Почему в трусах? - удивилась я и тут же захохотала, - Тётя Таня, так ведь это же шорты!
- Каки-таки шорты? Не знаю никаких шортов! Где это видано, что б ходил мужик голоногий, как болотная цапля?
Добрая баба голоногой не ходит, а уж мужик-то и подавно не должен. Пообносились люди - рАзу нечего надеть...
- Сколько у моего Алексея брюк? - перечисляла тётка, загибая пальцы, - от костюма одни - диагоналевые, новые - на юбилей дарёные, повседневных двое, двое рабочих в сенках вешаются, да в бане две пары для огороду, да старые в сундуке, - и закончив, торжествующе заключила, - а ведь не в городе живём, не богатые, не шоферим...
Завершив обследование и получив рекомендации врачей, тётушка накупила гостинцев и засобиралась в родную деревню.
Сидели мы с ней на кухне, справляя отвальную, тянули слабенькое, сладкое вино, которое она любила, и я, мучимая любопытством, пыталась окольными путями выяснить - все ли понравилось в гостях, осталась ли довольна, поскольку точно знала, что, вернувшись домой, честная и искренняя тётка соберет подружек и выложит всё, как на духу о своей поездке.
А мне не хотелось, чтобы любимый мой дядя Лёша краснел за городскую племянницу.
Наконец, устав от наводящих вопросов, я спросила напрямую - как ей у меня показалось, и услышала странный ответ.
- Понравится всё понравилось, а только есть у меня к тебе слово, - начала тётушка и, тяжко вздохнув, взялась подводить итоги своей поездки, - живёшь ты хорошо, грех жаловаться, и квартира как картиночка, и машина заграничная, и сама вся при всём, а только ты мне не чужая, я слово скажу, а ты уж как хочешь понимай - обижайся не обижайся...
- Мы ведь тебя за родную любим с Алексеем, еще вот такой девчушкой ты к нам бегала и, хоть и была ты с детства поперёшная, что закоснёт в шары, то и делала, никого не слушала, а только ты нам и поперёшная, как родная.
Изболелась у меня душа, ночью проснусь, всё думаю, кто оно место морковно...
- Да говори ты конкретно, что случилось? - торопила я, думая, что тётка сокрушается о моём разведенном состоянии и отсутствии нового мужа в моей городской жизни.
- Вот я и говорю, что нету мне покоя и, что я Алексею скажу, как приеду, что ж это за дело - живешь ты одна, на работе твоей хитрой одни мужики, сама вижу - приехала с мужиками, уехала с мужиками, а как идешь ты на работу свою, так трусов-то на тебе и нету...
И на работу пошла - нету, и с работы пришла - опять нету, болит у меня душа и даже нарывает...
Услышав это несуразное заявление я широко разинула рот и застыла в недоумении.
Ничего более нелепого и невозможного нельзя было придумать!
- То есть, как же это... нет трусов...???
- Нету, нету трусов, - скорбно сообщила тётушка и, подперевшись рукой, собралась, кажется, горемычно завыть, оплакивая пропащую племянницу, как свежего покойника на погосте.
- Да что ты за чушь такую несешь? Почему на мне нет трусов? - возмутилась я, - На смотри, вот они! - и, забыв о приличиях, приподняла повыше длинную футболку, служившую домашней одеждой.
- Есть, - удивленно воскликнула тетка, - а и правда, есть трусы... А как с работы пришла - так не было... А вроде и не уходила никуда... С откудова же они взялись?
Стринги! - наконец-то сообразила я. Переодеваясь, я машинально поворачивалась спиной к тётке, чем и вызвала её дикие подозрения.
Пронесясь быстрыми шагами в комнату, я растворила шкаф, выудила с полки парочку злосчастных кружевных стрингов и, вернувшись на кухню, бросила их на тёткины колени.
- Вот, посмотри, это такая модель, называется - стринги!
За столом немедленно образовалась многоопытная курица.
Дотошная птица склонила голову набок, осторожно обозрела неведомый предмет подозрительным черным глазом, и замерла в раздумьях - долбануть клювом непонятную тряпочку или идти дальше, щипать зелёную травку и ворошить привычные камушки в теплой летней пыли.
- Матерьялу, што ли, на них не хватает? - несколько сварливо изумилась курица.
- При чем здесь материал, это такая модель, летняя - для жары.
- Срамно как пошито, Лора, - не унималась курица, - спереди-то грех еще прикрыт, а сзади так совсем ничего нет - одна пережопина...
- Какая пережо...
- Экономят матерьял, - важно заключила курица и печально вздохнула, жалея городских соотечественниц, вынужденных вместо нормального нижнего белья обходится похабными кружевными лоскутами.
Я было настроилась выслушать длинный подробный отчет о количестве и качестве добротных тётушкиных панталон, которые лежат в комоде, хранятся в сундуках и укладках, "вешаются" на крючках в бане, но, обратившаяся в человеческое состояние тётка, неожиданно перешла от частного факта к широким социально-философским обобщениям и решительно заявила:
- Вот потому и жизнь в России вспять пошла, что у мужиков - шорты, а у баб - пережопины!
Потому и ладу нет у вас ни в чем с этой вашей перестройкой, что трусы не как у людей!
Мне понравилось, понравилось! Лора - молодец! Здорово.
Спасибо, Арина, это все тётушка сотворила )))))
Классно)))
Спасибо, Тамила, рада Вашему отклику! )
Можно сделать и рассказ. Осталось подумать о завязке, кульминации и развязки. А также взять словарь имен и подобрать нужные имена, похожие на "панталоны" или "стринги" - в подтекстах. Название вытанцуется само-собой. Язык продуман. История юморная почти есть. Осталось добавить элементы художественности - совсем чуть-чуть. Рассказ получиться не хуже шукшинского по стилю и не хуже астафьевского по новизне. А ему памятник над Енисеем стоит...
Спасибо за дельные советы. Простите великодушно за крайне запоздалый ответ, я отсутствовала в сети и в стране долгое-долгое время... Но прийти сюда и прочесть этот коммент мне очень приятно и радостно )
Лора, я итак хохотала, что аж прослезилась. Спасибо) это очень здорово написано
Такая она и была, Вишня, колоритно-смешная, шебутная, но добрая ))) Потому и помню )))
Комментарии приходят исправно, радуюсь! )))
я не про неё смеялась))) я на панталонах спалилась, прям на работе... пришлось рот зажимать ладошками... образ выписан очень мастерски, колоритно. и "гли-ка, чо..." я сразу расшифровала. сибирское. про морковное место- так и не догнала. придётся рыть дебри инета. а вам зачот за мастерство. даже два. зачота. спасибо!
Два зачота за одну пережо... ))) Вот и сама сижу и хохочу, вспомнила ее интонации и глаза )))
Про морковное место я узнавала где только можно - ни-че-го! Какая-то тайна просто )))
Лора! Увидела новую рецензию и пришла по ней чтобы ещё раз прочитать. С таким же удовольствием как и в первый раз.
Радуюсь и ликую, Арина! Жива моя тетка-курица, не потерялась во времени )))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.