Лето уходит. Вечера становятся все длиннее, все темнее и прохладнее. Я открываю окно смотрю сверху на свой город. Непривычно рано зажигаются фонари, дома подмигивают друг другу разноцветными глазами, а свежий ветер подгоняет в небе тучи, торопит, толкает их в ленивые спины. Машины с зажженными фарами снуют словно железные муравьи по проторенным дорожкам, выискивая местечко для ночлега. Шелест листьев в парке смешивается с городским шумом, убаюкивая, успокаивая длинные аллеи, провожая последних гуляющих. Тени деревьев укрывают уютным невесомым пледом засыпающие тротуары, магазины, дворики...
Дети уехали к бабушке на дачу догуливать остаток каникул. Муж - на семинаре по проблемам опорно-двигательной системы... Ускользающее лето дарит мне глоток одиночества. Раньше я тяготилась бы им, страдала, а теперь это фрагмент жизни. Маленький и счастливый. Я закрываю окно и достаю медную джезву. Когда остаюсь одна, совсем не хочется готовить, суетиться, хочется хорошего кофе и тишины. В голове медленно кружат мысли, обрывки воспоминаний, тянет пофилософствовать. И в конце концов рука тянется все это поймать - записать в планшет. Рождается фраза, мысли из хаоса сплетаются в кружево, складываются в рассказ. Душа наполняется особенным чувством творческого удовольствия, писательской страсти, одухотворенным азартом. Все быстрее закручивается сюжет, герои, пейзажи, и все мое существо погружается глубже в их виртуальную придуманную жизнь...
Последняя фраза венчает произведение. Я отвлекаюсь и оглядываюсь - я снова в своем городе, в своей комнате, чашка кофе пуста, за окном светлеет небо. Рассвет. Я гашу уставшую лампу, иду по длинному коридору в спальню, стараясь отмахиваться от героев моего творения, которые словно привидения следуют по пятам и, захлопнув перед их невидимыми носами дверь, ныряю под одеяло. Проваливаюсь в бездну, вниз далеко-далеко, а привидения мчатся за мной...
Скоро вернутся мои родные. Дом наполнится звуками, смехом, криками детей. Я забуду о тишине и спокойствии. И это будет моя теплая, радостная суета... Лето уходит, ускользает навсегда, мелькая фрагментами счастья.
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
