И музыка и философия рождаются из тьмы, из мрака. Не из тени, нет, из темноты, из непроглядности, из мрака. А человеку нужен свет. Человек должен жить на ярком, постоянном, беспощадном свету, так,
В тексте использован стих "Цыплёнок шёл в Куд-Кудаки" Эммы Мошковской
---
Опять услышала мнение какого-то психолога или кого там, что ребёнок не может помнить себя до пяти лет, а всё, что якобы помнит, ему рассказали или показали на фотографиях позже и он так убедительно вжился. Наука есть наука, чего там.
Бабуля Рита умерла в 1976 году, когда мне не было пяти лет. Перед этим она долго болела, за два года до смерти у неё была онкологическая операция. Я её помню ещё не больной. Хоть этого и не может быть.
Цыпленок шел в Куд-Кудаки.
- Не тр-р-русь! - трещали сороки.
И пели синички и сойки,
И было не скучно в дороге.
Бабуля Рита работала библиотекарем, у меня было много детских книг. Они и потом долго хранились в старом чемодане. На книгах был штамп библиотеки Приволжской железной дороги, некоторых по два экземпляра. Помню книжный разворот на полу с синим рисунком, возможно ночным пейзажем. Вокруг тоже книжки. И голос, мягкий, но воспитующий: «На книги наступать нельзя.» «Нельзя» - повторяю я и ставлю босую ногу на гладкую страницу. Ноге приятно и немного скользко. «Нельзя на книгу» Помню детскую ногу и синюю страницу. Сколько мне было тогда? Кто мне мог про это рассказать?
А Воробей:
- Чик-чирики!
Решил посмотреть Куд-Кудаки?
Запомни: страна Куд-Кудаки
На северо-юго-востоке!
Помню сумерки и большое окно старинного дома. Я просыпаюсь в незнакомом месте, протянутые руки, полки с книгами, за ними свет. « Поела и поспала даже, мы ей из книг кровать соорудили». Я спала в библиотеке на стопках книг. Сколько мне было тогда?
- Что ж, идешь в Куд-Кудаки? -
Шептали тихие Раки.
- Слушай! - сказали Раки, -
Скоро ты встретишь реки!
Возьми у нас плоскодонку! -
Сказали они Цыпленку.
Мы ходили на Товарку, базарчик возле станции Саратов-2. Помню запах молодой редиски. Так она пахла только на Товарке – остро, свежо, озоном, росой и скорым мороженым. Бабушка покупает щавель, а я слежу за уточками на весах, которые никак не могут встретиться нос к носу. Помню простую еду – тушёный щавель с сахаром, кашу-цветочек, «нарезанную» на лепестки в тарелке с жёлтым кусочком масла в центре, деруны, сухие печенья «цифры» с тремя точками от протыкания вилкой (формочками для них служили игрушечные цифры, полые с обратной стороны.)
- Цыпленок идет в Куд-Кудаки? -
Спросил Медведь из берлоги.
- Дам-ка ему медку.
Медку
Дам я сынку...
Цыпленок шел в Куд-Кудаки.
Светляки светили во мраке,
И говорил кто-то:
- Тут не ступи, тут - болото...
- Не спи на сырой земле,
Спи в теплом дупле...
Богатырский роскошный тополь жил практически на нашем балконе пятого этажа хрущёвки. Он щедро кормил нас жирными серёжками-гусеницами и осыпал мягким пухом. Помню его ветки в окне, по ночам они превращались в корявые руки, пытающиеся схватить белую луну. Они мешают друг другу и у них ничего не получается. Тогда они от досады бьются о стекло и я никак не могу уснуть. Днём ветки становятся опять ветками и ведут себя куда менее интересно. А спать опять не хочется и я ковыряю пальцем штукатурку, розовую, пышную и хрустящую, как подсохший зефир с корочкой. В стене образуются три глубокие ямки – одна большая и две поменьше. «Опять штукатурку ела, ну что ты будешь делать!» Сколько мне было тогда?
Цыпленок шел в Куд-Кудаки.
Слабели, болели лапки.
- Я не войду в Куд-Кудаки! -
Сказал он одной Черепахе.
- Ты переплыл реки!
Ты прошел полдороги!
Брось тревоги и страхи!
Ты войдешь в Куд-Кудаки!
Пчелы жужжали:
- Дойдежжжж!
- Дойдешшшь! -
Говорил Еж.
От бабули Риты я узнала странные слова – розетка, трюмо, плед, жабо, веер, Зелёный театр, контрабас. Помню Зелёный театр в городском парке, оркестр, ближе к правому краю музыкант с огромной скрипкой. «Это контрабас». Контрабас меня покорил.
Я читаю отрывок из «Онегина» «И полно, Таня! В наши лета мы не слыхали про любовь...» наизусть в трамвае, заменяя «церковь» на «цирковь», чтобы было понятнее
От бабули Риты осталась коробочка с брошками. Большие и маленькие с квадратными «рубинами», россыпью «жемчугов», с «бирюзой» и «изумрудами», ржавыми витиеватыми узорами и сломанными застёжками. Я любила их рассматривать, высыпать и складывать обратно.
Цыпленок шел в Куд-Кудаки.
И вот Обезьяны Макаки
Сказали:
- Во-о-н Куд-Кудаки!
Гляди, впереди Куд-Кудаки!
Но
на счастливые крики
Примчались
Злые Собаки!
- Сейчас мы тебя покусаки,
Разоррваки
и ррастеррзаки!
Бабуля Рита рассказывает смешные истории про больницу, противную манную кашу и злую медсестру. Я смеюсь, а она лежит в постели и вяжет крючком одежду для моих кукол. Целую гору одежды для ещё не купленных кукол. Очень ноская одежда оказалась, особенно большая оранжевая шляпа для Толлера Крэнстона, которая потом служила юбкой для пупсика, когда Крэнстон сломался.
Цыпленок делает знаки,
Что вот уже - Куд-Кудаки,
Что он прошел половину земли!..
Но поверить ему не могли.
- Гав! - сказали Собаки.
Как? Ты не пугаки?!
- Но меня не пугали!
Не пугали, а помогали!
Светляки, и медведи, и раки,
И пчелы!..
Дед большой, как дядя Стёпа, почему-то сидит на кухне у других бабушки и дедушки, папиных. Что он тут делает? Это необычно, картина мной воспринимается как неестественная. Он приехал за мной может быть? Подхожу тихо. Дед говорит с бабушкой о чём-то своём, совсем не понятном. Вдруг поворачивает голову ко мне и медленно произносит: «Вот так-то, друг любезный» А на щеке у него сырой след, какой бывает от впитавшейся слезы. Нет, он приехал не за мной, я стою и молчу, осознавая то, для чего слов ещё не изучила. Сколько мне было тогда? Четыре года, четыре месяца и девятнадцать дней. Мне никто не мог этого рассказать.
- И пчелы-кусаки?
И даже пчелы-кусаки
Помогли
Прийти в Куд-Кудаки?!
Как удивились Собаки!
Собаки забыли о драке...
Сидят Собаки-кусаки,
А цыпленок идет в Куд-Кудаки!
Давно нет Зелёного театра, Товарки, на месте тополя широченный пень. А я, при внезапном появлении кого-то, кто здесь быть не должен, говорю себе, что глупости всё это, ничего не случилось… Иногда мои слова кто-то опровергает вслух.
Очень, очень и ещё раз - очень!
А на счёт детской памяти - врачебные враки. Я спрашивала у родителей про кусочки воспоминаний, которых быть не должно, но ведь они есть! И родители подтверждали, да,это было. И до пяти.
Я очень рада вашему отзыву именно здесь! если честно, то и опубликовала для вас ))) Спасибо.
Спасибо Вас большое, за такие тёплые слова, Mysha.
Память - удивительная штука. Есть множество примеров, когда при самой незначительной травме люди напрочь ее утрачивали, а есть другие, не менее многочисленные, примеры, когда при глобальных поражениях/повреждениях мозга память лишь обострялась. За открытие Центра памяти гарантирована нобелевка, как, впрочем, и за прецедент родов мужчиной, - то есть за то, что невозможно в принципе, по определению. На мой взгляд, памятью обладает каждая клетка нашего организма, каждая без исключения.
К тому же память, мне кажется, имеет свои индивидуальные механизмы у каждого из нас, и ни каким законам не подчиняется (я, к примеру, не помню ничего не только до 5-ти лет, но и то, что было со мной в средней школе - не могу вспомнить даже имена до 70% одноклассников). Во как)
Наташ, слеза не может впитаться) она испаряется кожей, оставляя соляной след)
Заберу, если вы не возражаете, ибо очень понравилось не столько изложение, сколько форма и замысел...
Наверное по-научному слеза так не может, но по ощущениям - она никуда не испарилась. Думаю, здесь физика не принципиальна)))
Форма мне самой понравилась. Лишнее подтверждение правилу: хочешь о ком-то написать - не торопись, подожди подходящей формы. )
Я тоже помню себя до пяти лет. Более того, в это никто не верит, но у меня есть пара смутных детских воспоминаний, которые, судя по деталям, из двухлетнего возраста (потом мы переехали, и я этих вещей видеть не мог). А вот куда пять минут назад засунул ту или иную вещь - порой вспомнить не могу, хотя до склероза еще далеко)
Слишком много информации, мелкие детали вытесняются, если их не закрепить))) А тогда белое поле памяти было свободно и события врывались туда спонтанно и заполняли вольготно всё пространство, сохраняя не только образы, картинку, но и запахи, тепло, свет... На этих малозначительных событиях, мы учились чувствовать, поэтому они помнятся, потому что лежат в основании. Простые и необъяснимые одновременно.)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.