|
|
Сегодня
22 декабря 2025 г.
|
Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных (Уинстон Черчилль)
Проза
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - ЗолотоК списку произведений
«Дураки и дороги» | «Дураки и дороги»
Машин на дороге было немного, по три полосы в каждую сторону и все едут. Некоторая паника возле светофора, снующие пешеходы, а стоящие на тротуарах палатки, только украсят пыльный городской пейзаж.
И вот, со стороны области, на скорости примерно 210 километров в час, вылетает мотоциклист. Пытаясь войти в поворот и успеть на зеленый, он заваливает байк на бок и вылетает из седла. Мотоцикл тащит на сторону встречного движения, и он попадает под самосвал. Сам же гонщик, ударившись о тротуар, пролетел по воздуху метров двадцать, перевернулся в воздухе и ударившись головой о столб, впечатался в палатку «Табак».
Визг тормозов, крики прохожих и полнейшее равнодушие со стороны продавщицы сигарет.
С трудом отлепив себя от палатки, мотоциклист сорвал с себя треснувший шлем и в ярости разбил его об асфальт:
- Твою мать! Зараза! Нет, граждане, ну не сука! Вы не поверите, восьмой раз на одном и том же месте! Какая падла, так дороги строит?! И что характерно, каждый раз бьюсь головой об этот долбанный столб!
Гонщик подошел к продавщице табачного киоска:
- Женщина, я вам еще не надоел? Вы же только-только мой прошлый отпечаток закрасили!
Поймав на себе любопытные взгляды, продавщица расплылась в златозубой улыбке и приосанилась:
- Ой, да вы то тут причем, молодой человек! У нас такие дороги, что вам и погонять то негде. И начальник мой, крыса очкастая! Сколько раз я ему говорила, чтобы он вашу трафаретную стенку поролоном обложил!
В разговор включился водитель самосвала, Гена:
- Да-да, дороги у нас отвратные. Кому это лучше знать, как не мне, водителю. И молодого человека этого, я тоже знаю, я ему уже восемь мотоциклов искорежил. Я бы и рад затормозить, да только он все время появляется неожиданно, в разное время, да еще и на скорости, как тут увернешься! Вот и сегодня, я ведь хотел по логике вправо уйти, а тут как раз девушка на «Мерседесе». Видите, как ее развернуло.
От «Мерседеса» отошла длинноногая блондинка с банально пышным бюстом:
- Ой, мужчина, я на самом деле вам так благодарна! Мне ведь в обратную сторону ехать нужно, а я не знала как развернуться. Вот повезло!
- Права, наверное, совсем недавно купили?
- Муж, на восьмое марта подарил. Вместе с машиной. А дороги у нас и правда дрянь, одни ямы, а где ям нет, там какой-то придурок белые полосы понарисовал!
- Ой, и не говорите.
- Бардак в стране, а все с дорог начинается, с малого!
- И водители сумасшедшие!
- А мы, да-да, граждане, мы, пешеходы, мы что, лучше что ли?! Так и норовим под колеса броситься! Да взять хотя бы меня, иду иной раз и думаю – может под «Бентли» кинуться?
- Да, если уж бросаться, то под хорошую тачку. Это я вам, как опытный «бросун» говорю. Я только в этом квартале двенадцать раз бросался! И как бросался, мастер! Только что из больницы. Сегодня хотел по-взрослому, под самосвал броситься, а тут мотоциклист. Но к нему я претензий не имею, я и подождать могу, а вот его жалко. Молодой человек, а это не вы на прошлой неделе, вот этот столб головой согнули?
- Это когда вы под мопед бросились?
- Эх, это ж разве «бросок», так, баловство. В былое время я под фуры груженые заскакивал. Молод был, горяч.
К многоголосой толпе подошел ГАИшник. Он свистнул в свисток и вышел на середину. Сняв фуражку, он положил туда жетон, рацию, свисток и, вместе с жезлом, выкинул в урну:
- Все, граждане, хватит! Не могу так больше! Не дороги, а позорище! Нормальным машинам и разогнаться то негде! Мне уже по ночам сниться это чертово – сержант Васильев, дайте денег пожалуйста. Сил моих больше нет, все ворую и ворую, не могу больше, устал. Кончено!
К ГАИшнику подошла заботливая блондинка:
- Вы посмотрите, до чего наши дороги дядечку милиционера довели. С ним сейчас «Катаракта Миокарда» случиться. Кто нас тогда от пожара спасет? Ну-ну, успокойтесь.
Все кинулись утешать ГАИшника, а мотоциклист даже дружески приобнял его за плечи:
- Ну все, дружище, все. Надо взять себя в руки, а кому сейчас легко? Думаешь, мужчине из самосвала легче, или вот женщине, например? А девушка, ей тоже нелегко, муж у нее богатый и глупый, а тут еще и авария. Но ничего, держится девочка! Вот и ты давай. Воровать трудно, а что делать? Нужно заставить себя, или как это слово то модное, а, да – мотивация! Мотивируй себя. И знай, все проблемы, мы всегда сможем обсудить в кругу друзей. Мы жители самой разговорчивой страны, нас медом не корми, дай только поговорить да власть похаять! И поделом!
Машины все останавливались и останавливались, а люди все подходили и говорили. Говорили живо, с задором и беседа спорилась. По всем дорогам стояли люди, движение было прекращено по всему городу. Инфекция проникла в метро и на вокзалы. А один депутат, так сильно опаздывал к любовнице, что вызвал себе вертолет. Вот. | |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться |
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
 Авторизация Камертон
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он - Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." - Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
16 февраля 1972 |
|
