Прошло три недели после окончания круиза. Дочь устроила бойкот после того, как узнала, что больше встречаться с олигархом я не собираюсь. Рита хоть и не лезла с нравоучениями, но по всему было видно, что и она не одобряет моих намерений. Телефон то молчал по несколько дней, то разрывался от настойчивых звонков Василия. Иногда я отвечала. Просто так. Ради разнообразия.
— Но почему ты не подходишь к телефону?! Я ведь с ума схожу от неизвестности, — пенял мне бывший сосед по «Максиму Горькому». — Я уже объяснял тебе, что не всегда имею возможность нормальной связи, в тайге не везде ловятся даже самые крутые операторы сотовой связи. А ты в позу встаешь, обижаешься. Да?
— Вовсе не обижаюсь… — цедила сквозь зубы. — Мне просто некогда болтать… Работы много, Катька требует усиленного контроля…
— Нет, не верю, с тобой что-то происходит. Что? Ответь.
Я в таких случаях чаще всего тихо отключалась, а потом ночью беззвучно ревела в подушку.
К моей большой радости, мужу подруги предложили выгодный контракт, и они всей семьей улетели на два года в командировку на другой край света. А я настояла на переезде в Риткину квартиру на время их отсутствия. Очень уж мне не хотелось, чтобы Василий появился на нашем пороге, — узнать мой адрес для человека со связями совсем не трудно. Сим-карту я тоже сменила, так что звонки Василия прекратились, и мы зажили почти прежней жизнью.
***********
Время близилось к полуночи, а дочери все не было. Такое случилось впервые. Обычно Катька предупреждала, если приходилось где-то задерживаться. Но сегодня ее телефон упорно хранил молчание, как старая дева свою честь, которая вообще-то никому и не нужна. «Недоступен, недоступен, недоступен…» — монотонно твердил из трубки металлический голос. Тупо и недоуменно на мои вопросы отвечали и дочерины подружки. Никто даже предположить не мог, где она может находиться в такой поздний час.
— Катька, Катька… И что мне делать? Начинать обзванивать больницы и морги? Ну, появись, позвони… пожалуйста, доченька…
Я уже раз десять раскладывала карты — ничего страшного они не предрекали, но тревога все равно методично колотила по вискам, а воображение визгливой и склочной бабой, которую невозможно прервать в ее словесном потоке, рисовало картины одну ужаснее другой.
Подушка добросовестно сносила мои удары и впитывала слезы. Они лились ручьями, я ничего не могла поделать с собой. Видимо, такова участь всех родителей. Переживания никто и никогда не отменит. И никакое провидение свыше не остановит поток боли, вливающийся в сердце при одной лишь мысли, что с твоим ребенком может произойти что-то плохое. Вот я и тряслась осиновым листом, готовая сорваться по любому звонку, лететь хоть на край света…
— Лишь бы у Катьки ничего не случилось, лишь бы она вернулась домой, лишь бы была целой и невредимой, лишь бы…
Преломлением сквозь собственные причитания я услышала скрежет ключа в замочной скважине.
Дочь была пьяна. Безобразно и невыносимо пьяна. Она глупо улыбалась, сползая по стене в прихожей, оставляя шлейфом на обоях подол платья, зацепившегося за крючок для сумок. Платье задралось почти до груди, оголив худые девичьи ноги, беспомощно разъезжающиеся в стороны, а красная полоска кружевных трусов больно резанула по глазам.
— Мам, мам, плохо… Мне так плохо… Я не хотела… Он такой хороший… Только ради тебя… Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ам…
Я не вслушивалась в бессвязные Катькины блеяния, стояла столбом, не в силах оторвать взгляда от ядовитых стрингов, вспоминая недавнюю беседу с дочерью.
Катька тогда поучала меня:
— Соблазняя мужчину, нужно выглядеть эротично. Вот я в одном женском журнале прочитала, что красный цвет очень сильно влияет на мужскую психику. Правильно подобранное белье — залог успеха. Так что, Любаня, прикупи себе в секс-шопе эротичный комплектик непременно яркой красной расцветки. Обилие кружев и бантиков — обязательно.
Я только посмеялась в ответ: «Ведь до белья еще должно дойти дело» — и спросила дочь: «А может, стоит приобрести весь гардероб одной цветовой гаммы?» Потом мы сошлись на том, что верхняя одежда может быть любого цвета, но обязательно с таким вырезом, чтобы бретельки белья как бы ненароком выглядывали — на обозрение обольщаемому. И вот теперь передо мной сидела моя несовершеннолетняя дочь, одетая именно таким образом, точь-в-точь, как мы планировали экипировать меня.
Тут наконец-то до меня дошла Катькина фраза «только ради тебя». Что ради меня? Где ради меня? С кем ради меня? И главное, зачем ради меня? Я стала тормошить дочь, но она уже практически спала. Пришлось транспортировать ее в комнату, раздевать, укладывать, смывать макияж. Катька не сопротивлялась, так крепок был ее сон. Почти до рассвета я просидела у дочериной постели, и только с первыми лучами солнца меня сморил сон.
— Что это такое было вчера? — строгим тоном директрисы элитного лицея начала я утренний допрос.
Катька сидела с помятым лицом, сонная, недовольная.
— Ничего, — дочь пожала плечами и отхлебнула кофе.
— Ничего?!
Я, наверно, разбудила всех соседей — орала одновременно истошно и визгливо. Даже несколько тарелок со злости разбила об пол (прости, Рита!). Катька лениво отмахивалась, не возражая, но и не оправдываясь.
Когда мой пыл угас, дочь потупила взор (это она умеет, знает отходчивый характер мамочки) и тихо прошелестела:
— Больше не буду… Прости…
Свое слово Катька сдержала, действительно — подобных выходок больше не повторялось, но через два месяца я стала замечать за дочерью странности. Она стала часто закрываться в ванной, чего раньше ей бы даже в голову не пришло. И аппетит у нее изменился, и предпочтения в еде стали удивительными. То лимоны покупала килограммами и поглощала их, то вдруг набрасывалась на соленые огурцы. Вскоре мои подозрения подтвердились — дочь беременна.
— Боже! Тебе всего шестнадцать! Ты исковеркаешь свою жизнь.
— Ну не избавляться же от дитя?
Невозмутимость дочери бесила. А больше всего раздражало, что Катька не хотела назвать имени отца ребенка.
— Даже под пытками ты ничего не узнаешь. Мусь, он случайный человек. Просто спонсор. Или донор, если тебе так больше нравится.
— Тоже мне, Зоя Космодемьянская! Никто тебя не собирается пытать. Как у вас сейчас все просто. Ты хоть понимаешь, что любому ребенку нужен отец? И твой — не исключение. Это очень важно.
— Ну, ты и насмешила меня, Любаня. Вот и нет! Не каждому ребенку нужен отец! Моя жизнь, — дочь назидательно ткнула пальцем в свою грудь, — яркий тому пример.
А ведь права чертовка. Вырастила же я Катьку одна. И внука или внучку поднимем. А ничего! Справимся. Документы на перевод на заочное обучение в выпускном классе мы уже подали. С экзаменами дочери помогу, как смогу, сама. В крайнем случае придется обратиться к моей матери — вызвать ее в Москву на помощь. Не откажет. Как-никак, с правнуками возиться — не чужими детьми заниматься. Она у меня — педагог, профессионал.
а вот интересно - предполагалась продолжение любовной линии Любани? Читатель ждал?))) Спасибо.
Чего не было, того не было.
Неужто Василий!?
Хорошая мысль! Над ней стоило подумать)) Шучу, думала, конечно. А ты прям Холмс, дорогая. Но... интрига впереди... Впрочем вчера дописала финал. Точка поставлена... в 17 главе)))))))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
"На небо Орион влезает боком,
Закидывает ногу за ограду
Из гор и, подтянувшись на руках,
Глазеет, как я мучусь подле фермы,
Как бьюсь над тем, что сделать было б надо
При свете дня, что надо бы закончить
До заморозков. А холодный ветер
Швыряет волглую пригоршню листьев
На мой курящийся фонарь, смеясь
Над тем, как я веду свое хозяйство,
Над тем, что Орион меня настиг.
Скажите, разве человек не стоит
Того, чтобы природа с ним считалась?"
Так Брэд Мак-Лафлин безрассудно путал
Побасенки о звездах и хозяйство.
И вот он, разорившись до конца,
Спалил свой дом и, получив страховку,
Всю сумму заплатил за телескоп:
Он с самых детских лет мечтал побольше
Узнать о нашем месте во Вселенной.
"К чему тебе зловредная труба?" -
Я спрашивал задолго до покупки.
"Не говори так. Разве есть на свете
Хоть что-нибудь безвредней телескопа
В том смысле, что уж он-то быть не может
Орудием убийства? - отвечал он. -
Я ферму сбуду и куплю его".
А ферма-то была клочок земли,
Заваленный камнями. В том краю
Хозяева на фермах не менялись.
И дабы попусту не тратить годы
На то, чтоб покупателя найти,
Он сжег свой дом и, получив страховку,
Всю сумму выложил за телескоп.
Я слышал, он все время рассуждал:
"Мы ведь живем на свете, чтобы видеть,
И телескоп придуман для того,
Чтоб видеть далеко. В любой дыре
Хоть кто-то должен разбираться в звездах.
Пусть в Литлтоне это буду я".
Не диво, что, неся такую ересь,
Он вдруг решился и спалил свой дом.
Весь городок недобро ухмылялся:
"Пусть знает, что напал не на таковских!
Мы завтра на тебя найдем управу!"
Назавтра же мы стали размышлять,
Что ежели за всякую вину
Мы вдруг начнем друг с другом расправляться,
То не оставим ни души в округе.
Живя с людьми, умей прощать грехи.
Наш вор, тот, кто всегда у нас крадет,
Свободно ходит вместе с нами в церковь.
А что исчезнет - мы идем к нему,
И он нам тотчас возвращает все,
Что не успел проесть, сносить, продать.
И Брэда из-за телескопа нам
Не стоит допекать. Он не малыш,
Чтоб получать игрушки к рождеству -
Так вот он раздобыл себе игрушку,
В младенца столь нелепо обратись.
И как же он престранно напроказил!
Конечно, кое-кто жалел о доме,
Добротном старом деревянном доме.
Но сам-то дом не ощущает боли,
А коли ощущает - так пускай:
Он будет жертвой, старомодной жертвой,
Что взял огонь, а не аукцион!
Вот так единым махом (чиркнув спичкой)
Избавившись от дома и от фермы,
Брэд поступил на станцию кассиром,
Где если он не продавал билеты,
То пекся не о злаках, но о звездах
И зажигал ночами на путях
Зеленые и красные светила.
Еще бы - он же заплатил шесть сотен!
На новом месте времени хватало.
Он часто приглашал меня к себе
Полюбоваться в медную трубу
На то, как на другом ее конце
Подрагивает светлая звезда.
Я помню ночь: по небу мчались тучи,
Снежинки таяли, смерзаясь в льдинки,
И, снова тая, становились грязью.
А мы, нацелив в небо телескоп,
Расставив ноги, как его тренога,
Свои раздумья к звездам устремили.
Так мы с ним просидели до рассвета
И находили лучшие слова
Для выраженья лучших в жизни мыслей.
Тот телескоп прозвали Звездоколом
За то, что каждую звезду колол
На две, на три звезды - как шарик ртути,
Лежащий на ладони, можно пальцем
Разбить на два-три шарика поменьше.
Таков был Звездокол, и колка звезд,
Наверное, приносит людям пользу,
Хотя и меньшую, чем колка дров.
А мы смотрели и гадали: где мы?
Узнали ли мы лучше наше место?
И как соотнести ночное небо
И человека с тусклым фонарем?
И чем отлична эта ночь от прочих?
Перевод А. Сергеева
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.