- У нас проблема, - сказал старший юрисконсульт Дедушкин, - до начала новогоднего корпоратива полчаса, а центрального номера самодеятельности до сих пор ещё нет. Все срочно думаем и тут же предлагаем!
- А чего тут думать-то? – удивилась бухгалтер Лисицына, незамужняя женщина с твёрдым характером, - Четверых мужиков одеваем в балетные пачки, включаем «Танец маленьких лебедей», и пусть вытворяют, что хотят. Это будет и смешно, и оригинально.
- Насчёт «оригинально» согласен, - подтвердил нотариус Медведев, - на прошлом корпоративе этого номера не было. Десять лет без сбоев, а на прошлом – почему-то нет!
- В самом деле не помнишь? – удивился помощник юриста Зайцев. – Он был в программе, но к тому времени, когда до него дошла очередь, трое из лебедей уже не могли стоять на ногах, поэтому спешно произвели замену на танец «Умирающий лебедь». Ты же сам и исполнял!
- А что, плохо станцевал, что ли? – обиделся Медведев. – Скажешь, не похоже на умирающего лебедя было?
- Похоже, похоже, - успокоил его юрист по налогам Волков. – Правда, не во время самого танца, а немного позже, когда ты так напился, что пришлось «Скорую» вызывать.
- Стоп! – вмешался кадровик Колобков. – Уже двадцать минут осталось, а вы всё «дела минувших дней» вспоминаете! В общем, я предлагаю так: раз на прошлом корпоративе «Лебедей» не было, значит, можно считать это хорошо забытым старым. Пачки лежат в архиве, фонограмма есть…
- Нет! – со сверкающими глазёнками возбуждённо выпалила молоденькая секретарша Бабкина. – У меня идея! Смотрите: Дедушкин, Бабкина, Колобков, Зайцев, Волков, Медведев, Лисицына – это же всё персонажи сказки «Колобок»! Представляете, какая прелесть: никаких костюмов не надо! Входит, допустим, Медведев – и сразу ясно, что это Колобок не с Зайцем встретился! И даже Сказочник у нас есть! – она посмотрела на сисадмина Перова, - Саш, у тебя ведь фамилия почти Перро! Правда, эту сказку не он написал, но, по-моему, всё равно прикольно получается!
- А что, неплохая идея! – оживилась Лисицына. – Я как раз сегодня в оранжевом платье буду.
- Плохо я эту сказку помню, - пробормотал Колобков. – Смутно очень. Что-то там «Жучка за Внучку, Внучка за Бабку»…
- Это «Репка», - авторитетно заявил Дедушкин. – Мы её как-то ставили, я Внучку играл. А что не помнишь – так и неважно! Классический вариант никому не нужен – в детстве от родителей наслушались. Давайте так: пусть каждый несёт отсебятину, остальные слушают и тоже чего-то своё говорят. Но только чтобы по смыслу совпадало!
- Жалко, что у Бабкиной фамилия не Колобкова, - доверительно шепнул Волков Зайцеву, косясь на грудь секретарши, - Уж я бы её съел! Как ты думаешь, у неё третий размер или четвёртый?
- Отстань, - отмахнулся Зайцев. – Кстати, Бабкина, если ты выйдешь вот в этой вот коротенькой юбчоночке, народу трудно будет представить, что ты – Бабка!
- Я для корпоратива другую принесла, - как-то подозрительно сверкая глазками, сказала секретарша. - Ну, давайте уже композицию обсуждать: десять минут осталось!
Корпоратив начался традиционно. Сидели за столами в зале совещаний, слушали речь директора, нетерпеливо косясь на наполненные бокалы и стопки, потом пили, руководствуясь принципом «между первой и второй», молча закусывали, шумно танцевали.
К исходу часа никто из артистов про сказку уже и не вспоминал, но тут директор громогласно спросил:
- А что, концертного номера сегодня не будет?
- Ну, как же, Иван Дмитриевич! – встрепенулся Дедушкин. – Через пять минут начнём.
И строго посмотрел на тут же приунывших мастеров сцены. Те дружно вздохнули, торопливо налили себе из бутылок, не закусывая выпили и обречённо потащились к выходу.
Через пять минут в зале появился Дедушкин.
- Друзья, - сказал он, - попрошу вас отвернуться, чтобы мы смогли приготовить необходимый реквизит.
Все члены коллектива честно отвернулись к стене и терпеливо ждали, пока у них за спинами что-то протаскивали по полу и чем-то звенели.
- Можно поворачиваться! – крикнул Дедушкин.
Зрители повернулись и увидели, что посреди пустого пространства, символизирующего сцену, стоит большой двухтумбовый стол, а на нём тарелка с блинами и бутылка из-под шампанского. Несколько в стороне стояли соединённые между собой три стула, на которых в «диванной» позе возлежал Дедушкин.
Тут же вошёл сисадмин Саша с плафоном на голове, что, по замыслу творческого коллектива, должно было изображать колпак Сказочника. На плафоне фломастером было написано «Перро».
Народ засмеялся и зааплодировал, оценив юмор ситуации.
Саша начал:
- Жили-были дед (он показал рукой на Дедушкина) да баба…
В зал вплыла Бабкина. Она не обманула: юбка на ней действительно была другая, сантиметров на десять короче рабочей. Больше слов у Саши до самого конца пьесы не было, и он радостно направился к столу, на ходу снимая колпак, сел и тут же выпил.
- А что мой дедулечка такой грустный? - сложив губки трубочкой, нежно пропела Бабкина, присаживаясь на корточки перед Дедушкиным и поглаживая его по волосам. - Что мой дедулечка хочет?
Но Дедушкин не принял фривольного тона, потому как за вторым столиком справа сидела его жена, и глаза её поблескивали недобрым огнём, а выражение лица не обещало Дедушкину ничего хорошего.
- Ты… это… вот что, Бабка, - сказал он, отстраняясь, - давай-ка по сусекам поскреби, по амбарам помети и испеки мне Колобок.
- Сейчас, мой хороший!
Бабкина чмокнула губами, изображая поцелуй, поднялась и пошла к столу, покачивая бёдрами. Реакция мужской части коллектива не заставила себя ждать: все громко захлопали, засвистели и даже заулюлюкали. Вдохновлённая такой реакцией, Бабкина не удержалась: нашла глазами сисадмина Сашу и торжествующе ему ухмыльнулась. Затем взяла из тарелки блин, шлёпнула его на стол и стала раскатывать бутылкой из-под шампанского.
Бабкина была длинноногой девушкой, а стол не очень высок, поэтому всем было видно, как из-под стола высунулась мужская рука и ухватила Бабкину за ляжку.
- Ай, - взвизгнула Бабкина, отпрыгивая. – Ну, и гад же вы, Николай Андреевич! – возмущённо сказала она и пнула ногой под стол.
На том спектакль и закончился. Из-за столика с одеревеневшим лицом поднимался сисадмин Саша, сжимая в руке горлышко бутылки с вином. Все дружно бросились к нему и стали уговаривать, успокаивать… Поднялся невообразимый невнятный гул, из которого изредка прорывался рык Саши «А чего он?»
В конце концов, мужчины, цепко держа Сашу, повели его на улицу покурить и успокоиться. Оставшиеся с облегчением вздохнули, и тут из-под стола вылез побледневший Колобков.
Директор знаком подозвал его к себе.
- Я думаю, Николай Андреевич, - сказал он, глядя в сторону от Колобкова, - вам лучше уйти. Да и для вас так безопаснее: сейчас Сашу успокоят, но долго это не продлится.
- Конечно, конечно, Иван Дмитриевич, - пролепетал вконец уничтоженный Колобков, - прямо сейчас одеваюсь и ухожу!
Стараясь не смотреть никому в глаза, он прошмыгнул к выходу. Сзади донеслась чья-то негромкая реплика:
- Ну вот, трезвый – адекватный вроде бы человек, а как напьётся, обязательно чего-нибудь вытворит!
За дверью его поджидал Зайцев.
- Ну, и мразь же ты, Колобков! – зло прошипел он. – Ты что, забыл, сколько тебе лет? А рожу свою в зеркало когда в последний раз видел? Что же ты к молоденькой девчонке-то лезешь? Да ещё так по-хамски! – он ухватил его за воротник рубашки. – Пойдём, я тебе морду набью, чтобы мои слова до тебя лучше дошли!
- Не бей меня, Зайцев! – испугался Колобков. – А я тебе за это в трудовую книжку министерскую благодарность внесу! У меня и печать нужная есть, так что всё будет тип-топ!
Зайцев задумался.
Успокоившийся Колобков мягко разжал его руку, высвободил воротник и пошёл к своему кабинету за одеждой.
Возле самой двери он встретился с Волковым.
- Гнида ты, Колобков! – сказал тот, замахиваясь для удара.
«От Зайцева ушёл – и от Волкова уйду», - подумал Колобков и выставил вперёд ладонь правой руки.
- Не бей меня, Волков, - сказал он, - а я тебе за это во все документы запись сделаю, что ты курсы повышения квалификации прошёл. Ты же в этом году аттестуешься на должность - курсы тебе пройти необходимо.
Волков застыл прямо на замахе, немного подумал и, уступив Колобкову дорогу, сделал той же рукой приглашающий жест в сторону кабинета.
- Спасибо, спасибо, - небрежно покивал ему Колобков, отпирая дверь.
Но одеться он не успел: распахнулась дверь, и в кабинет влетел Медведев.
- Ты что, мерзавец, вытворяешь? – грозно спросил он. – Ну, уж нет, я видел, от Зайцева с Волковым ты ушёл, а от меня не уйдёшь!
Но Колобков на него даже не посмотрел.
- Не бей меня, Медведев, - сказал он, глядя в зеркало и причесываясь, - нельзя тебе. В прошлый раз тебя полиция не забрала – в этот раз заберёт обязательно. Тем более, что бумагу на тебя они тогда оформили. Так что загремишь ты, Медведев, по полной программе. Значит, и карьере твоей конец: кому нужен нотариус с такой репутацией?
Он повернулся к растерявшемуся Медведеву.
- Ну, давай выходи, - нетерпеливо сказал он, - мне кабинет закрывать надо.
Медведев скис и понуро направился в сторону зала.
А там, наконец-то, царило безудержное веселье. Гремела музыка, и народ, хлопнув предварительно очередные порции спиртного, воодушевлённо танцевал что-то быстрое.
Бабкина танцевала с сисадмином Сашей.
- Видел, как я ему врезала! – перекрикивая музыку, похвасталась она, наклонившись к Саше.
Саша тут же снова вскипел и бросился в коридор так быстро, что никто не успел его задержать.
- Где он? –крикнул Саша, подбегая к вахтёру.
Тот был явно в курсе произошедших событий.
- Успокойся, Сашок, ты отмщён! Колобкова сама жизнь наказала! Его Лисицына на такси увезла – к себе домой. Ох, хитрая! Вам, говорит, домой никак нельзя: Сашка вас там обязательно найдёт. Поедемте ко мне, там вы будете в безопасности! – вахтёр расхохотался. – Ну, а Лисицыну мы хорошо знаем: живым от неё Колобков не уйдёт!
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.