Новый Год...
Не, не так. Просто – новый год. Новый год начался вчера. Или даже сегодня, потому что я заснула, упрямо не отступая от режима, в 23.00. А утром нового года, точнее в 9.00 утра, когда большой город спал и мирно дышал во сне угаром ночных фейерверков, и счастливые жители его тоже спали, и также мирно дышали перегаром ночных возлияний, я (до безобразия трезвая) вышла на пробежку. Прямо около подъезда красовалась внушительная кучка собачьего дерьма. «Ну, здравствуй, Год Собаки!» – подумала я и надела наушники. Полная решимости, я одолела положенные километры и, уже в лучшем состоянии духа, бодро подбежала к дому. Пытаясь обогнуть знакомую кучку, я поскользнулась и со всей дури упала во всю эту красоту. Первым делом я поняла, что мне хочется отрезать левую руку – ею пришлось пожертвовать, чтобы всей тушкой не оказаться в эпицентре. Потом я поняла, что, если руку до дома я ещё донесу, то уж наушники точно оставлю здесь – на вершине кучки горделиво розовой вишенкой на торте красовалась моя «капелька». «Вот, что делает из говна инсталляцию», – подумала я, вспоминая анекдот про различие между перформансом и инсталляцией. Я лежала на боку, глядела на «вишенку» и еле сдерживалась, чтоб не расплакаться. А перформанс тоже случился – из окна второго этажа донеслось сочувственное: «Бляяя... Как встретишь, говорят, так и проведёшь». Мужик в одной нижней майке, но с бокалом в руке дружелюбно качался в окне. Встретившись со мной пьяным взглядом, он приветственно приподнял бокал. И я заплакала.
Рождество...
Ну да, седьмое января. Утро. Вместо снега – туман. Перед пробежкой кидаю беглый взгляд на асфальт – ещё ярки неприятные воспоминания. Всё чисто – бегу, радуюсь. Город, как и первого, ещё спит. Дышит тяжело, влажно. Он обожран и пьян, он устал есть и отдыхать. Люди! Нет людей, одна я – умница-красавица! Ан нет, не одна. Навстречу мне, почти не качаясь, с мешочком в руке бредёт Дед Мороз. В полном боевом облачении. Только борода на шею галстуком сдвинута. Надо сказать, что зимой у нас традиционно перерыли улочку – то ли трубы чинят, то ли канал в Москву-реку роют. Не поймешь. Главное – есть канава с голыми трубами, есть грязь вдоль неё и есть хлипкие досточки поверх грязи (хоть так!). Прямо пименовская «Свадьба на завтрашней улице». Дорожка получилась узкая – не разойтись. Я – шаг в сторону, он – шаг в сторону. Я – в другую, и он – в другую.
– Ну чё, красивая, – смеётся парень. – Без подарка не пропустишь?
«А это идея, – подумала я, – и парень вполне себе симпатичный...»
– И не мечтай! Не пропущу! Гони подарок!
И тут он лезет в мешок и, основательно порывшись, достаёт пакетик.
– Ну, держи, коли так!
Я беру пакетик и автоматически делаю шаг вбок – в грязь, пропуская парня. Туман его глотает, не поперхнувшись, а я так и стою в грязи по щиколотку, разглядывая подарок. Это был совочек. Красный полукруглый совочек для собирания собачьих каках. В прозрачном целлофановом пакетике, с подарочным бантиком. У меня было возникли сомнения относительно назначения совочка, но они тут же рассеялись – ряд картинок на этикетке красноречиво демонстрировал, как именно пользоваться чудо-инструментом.
На работу...
Ну да, девятое. Легитимно бегу по оживающему городу. Сегодня уже никто про меня не подумает, что девка с приветом. Будни! Город прокашливается, протирает глаза, пьёт кофе и постепенно просыпается, выплёвывая из своих подъездов одного за другим испуганных предстоящей рабочей неделей людишек. Городу нет до меня дела. И это хорошо. Я за несколько дней осмыслила свои новогодние приключения. Долго думала, и, наконец, меня озарило! Всё будет хорошо! Я получила сперва предупреждение, а потом индульгенцию! И я поняла, что надо делать!
– Тяв? – спросила меня на бегу новая подружка.
– Не "тяв", а каждый день перед работой будем вместе бегать!
– Тяв, тяв!
Я пока не придумала, как назвать мою таксу. Наверное, Вишенка! Ну, не Совочек ведь!
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.