Вот, скажите мне! Скажите, что такого знает Уилли-пекарь, что его булочки пользуются таким огромным спросом? А? Нет, вы спросите, спросите каждого на нашей улице, где он покупает выпечку? Только у Уилли! Булочки от Уилли! Причём, вроде, ничего нет особенного в его булочках. Сдоба как сдоба. Ваниль, корица, орешков лесных крошево... А н нет. Попробуешь и уже не забудешь! Так и тянет снова наведаться к кондитеру. Как мёдом намазано! Только к Уилли! Во всей округе пекарни позакрывались — невозможно рядом с Уилли торговать, не выгодно. Многие пытались выведать у него рецепт булочек. Тщетно — отшучивается всё: «Да бросьте, вы, не чудите! Булки, как булки! Просто с душой выпечены». Как же! Врёт без зазрения! Нет таких булок ни у кого, а душа есть…
Дружит Уилли с аптекарем Сэмом. Дружат они ещё с тех давних пор, как оба были бедняками. У Уилли дела шли из рук вон плохо. Хотел было он уже отцову пекарню продавать. Денег она не приносила, да и не особо любил тогда Уилли наследное ремесло. Сэм тоже был далеко не самым преуспевающим фармацевтом. «Уилли-пекарь, Сэм-аптекарь — не разлей вискарь», так мы их за глаза звали. Пили они тогда сильно. Может, это их и свело. Впрочем, дело давнее. А сейчас они оба почётные граждане нашего городка! Уилли не пьёт вообще, Сэм — только по праздникам и только эль. Преуспевающие и успешные, они являют яркий пример каждому, как можно вылезти из проблем и долгов, избавиться от дурных зависимостей и упорным трудом встать на ноги. Мистер Уильям входит в городской совет, а мистера Сэмюэля, вообще, прочат в мэры на будущий год.
Маленький кусочек счастья
— Сэмми!
— Чего, Уилли?
— Сэмми, жизнь — дерьмо, Сэмми! — медленно изрёк осенившую его мысль Уилли, вышел из оцепенения и быстрым движением опрокинул в глотку очередной шот.
Он не то, чтобы был всем не доволен… Хотя, да, Уилли, именно, был всем не доволен. Мэри была беременна третьим малышом, а он не мог обеспечить семью. После смерти отца и без того неважные дела в пекарне пошли совсем наперекосяк. Уилли не любил свою работу. Точнее, он любил только одну её часть, которой совсем не имел возможности сейчас заниматься. Уилли был прирождённый кондитер. Ещё при жизни отца Уилли увлёкся выпечкой. Фантазиям его не было конца. Отец гордился своим юным отпрыском, но на поток они дело не поставили (до сих пор Уилли так и не простил это отцу). Хлеб – три разновидности из трёх сортов муки – это было основным доходом пекарни. А сейчас Уилли просто не мог раздвоиться, чтоб продолжать печь пирожные. После отца кроме пекарни остались долги и больная мать. Да и у самого Уилли уже были жена и дети…
— Сэмми, жизнь — дерьмо, Сэмми! — угрюмо повторил Уилли.
— Знаю, друг, знаю. — Сэм закатил глаза, борясь с желающими сомкнуться веками, потом резко зажмурился и широко их распахнул. Эта процедура помогала ненадолго. Спать хотелось нещадно. От выпитого мысли путались и, сдаваясь, оседали где-то на грани сознания расстрелянными парашютистами.
— Скажи, Сэмми! Если бы ты был Богом, ты бы дал нам всем немножко счастья? Маленький кусочек сраного счастья?
— Конечно, Уилли, почему нет? Мне не жалко!
— А Ему? Ему почему жалко? Он что, обеднеет? Маленькую порцию счастья в день. Пусть не счастья, просто радости! На укус, на понюх! Понюшку радости, вот!
— Уилли! Понюшку? Понюшку, говоришь?! На укус? Уилли ты гений, Уилли! — безумная мысль оформилась в очередного парашютиста, которого проснувшийся Сэм очень аккуратно приземлил в центре своего воспалённого воображения. — Уилли, мы всем дадим счастье, всем! И себе немало откусим! Верь мне, друг!
Дождь из лягушек
Слышали новость? Не может быть! Как не слышали? Сэм-то наш, Сэм-то! Всех проклял! Прямо в церкви! Да-да, вот так! Аптекарь-тихоня! Благодетель! Лицо города, гордость района! Уилли его и так, и эдак пытался утихомирить, а он всех-всех… Тоже мне! Господь Бог! Покараю, орёт, за грехи ваши! Покараю! Все дерьмом изойдёте! Все! Приползёте, на коленях! Просить порчу снять! Причём, прямо в церкви стал кричать. Уж так его Уилли умалял и с амвона стаскивал. Так нет, отбился Сэм. Поднял руку и вещал какую-то галиматью одухотворённо в толпу.
— Я — ваш Господь! Я! Счастливы вы благодаря мне! Неблагодарные! Живёте вы благодаря мне! И завтра, не далее, как завтра вы поймёте это! Я вижу толпы у моих ног! — ну и дальше в том же духе, даже рассказывать тошно. Разве что дождя из лягушек не обещал.
— Сэмми, Сэмми! Ты что, Сэмми, булочек переел? Смотри на меня! Смотри! — причём тут булочки? Не легко, видать, Уилли воспринял выходку друга.
А причём тут булки? Тут явно в «крыше» дело. Снесло её нашему Сэму, видать. Народ больше жалел его, конечно. Но кое-кто и посмеивался в кулак. Мне такое поведение кажется очень недобрым. Не приведи господь оказаться на месте нашего аптекаря!
Прогулка окончена
— Сэмми, зачем? Скажи мне, Сэмми! Зачем? – Уилли бросил окурок на бетонный пол дворика-колодца и растёр его ногой. Это были первые слова за много дней и недель, обращённые другу.
—Достало, Уилли. Просто достало. Прости меня, друг! Может, правда, каждый преступник мечтает, чтоб его разоблачили, – избитое лицо Сэмми скривилось в усмешке. – Но нет, тут другое! Как они ползли, как молили, как рыдали! Ты пойми, мне не нужно было их мучить, мне не нужны их страдания. Мне нужно было признание! Я был Богом! Они думали, что я Пророк! Оно того стоило! О, эти мгновенья стоят лет тюрьмы!
— Нет, Сэмми, не стоят!
— Стоят, Уилли, стоят. Знаешь, сколько времени эта идея гложет меня? Меня уже сто лет тошнит от этих довольных, сытых лиц! Они даже не подозревали, как легко мы ими управляем. Безмозглое, размножающееся стадо овец. Ты знаешь, мой поставщик презервативов думал, что у меня сеть аптек! Я не стал ему объяснять, что в моём приходе стадо плодится и размножается под моим присмотром. Но я знал, что придёт час и все поймут, кто их Бог. Или Дьявол, если угодно! Всего лишь заменяешь кокс на пурген и ставишь всех на колени! Ниц! На место!
— Ну, а что теперь? Теперь ты счастлив, Сэмми?
— Не знаю. Нет. Уже нет. Но теперь я спокоен. Теперь я спокоен.
Сэм обмяк и, действительно, взгляд его потух и остановился на невидимой точке на серой стене перед друзьями. Потом Сэм как будто бы вспомнил что-то и медленно улыбнулся.
— Уилли, Уилли! А ведь ты знал, Уилли!
— Знал, Сэмми. Я увидел случайно.
— Тогда почему? Почему, Уилли, ты допустил это?
— Знаешь, Сэмми, раздавать кусочки счастья, ощущать себя Богом и понимать, что, на самом деле, всё это — подарок дьявола… Я не смог, Сэмми. Больше не смог. Я не знал, как поставить точку. Или просто боялся. Я не знал, что именно ты задумал, но понял (или почувствовал, если хочешь), что твой поступок изменит всё, положит конец нашей прежней жизни.
— Прогулка окончена! — охранник открыл тяжёлую железную дверь и заключённые уныло потянулись вовнутрь.
Уилли на прощанье поднял голову к небу: «Спасибо тебе, Господи!»
Сэм усмехнулся про себя: «Вот и досталась тебе, Уилли, долгожданная понюшка счастья».
Альберт Фролов, любитель тишины.
Мать штемпелем стучала по конвертам
на почте. Что касается отца,
он пал за независимость чухны,
успев продлить фамилию Альбертом,
но не видав Альбертова лица.
Сын гений свой воспитывал в тиши.
Я помню эту шишку на макушке:
он сполз на зоологии под стол,
не выяснив отсутствия души
в совместно распатроненной лягушке.
Что позже обеспечило простор
полету его мыслей, каковым
он предавался вплоть до института,
где он вступил с архангелом в борьбу.
И вот, как согрешивший херувим,
он пал на землю с облака. И тут-то
он обнаружил под рукой трубу.
Звук – форма продолженья тишины,
подобье развивающейся ленты.
Солируя, он скашивал зрачки
на раструб, где мерцали, зажжены
софитами, – пока аплодисменты
их там не задували – светлячки.
Но то бывало вечером, а днем -
днем звезд не видно. Даже из колодца.
Жена ушла, не выстирав носки.
Старуха-мать заботилась о нем.
Он начал пить, впоследствии – колоться
черт знает чем. Наверное, с тоски,
с отчаянья – но дьявол разберет.
Я в этом, к сожалению, не сведущ.
Есть и другая, кажется, шкала:
когда играешь, видишь наперед
на восемь тактов – ампулы ж, как светочь
шестнадцать озаряли... Зеркала
дворцов культуры, где его состав
играл, вбирали хмуро и учтиво
черты, экземой траченые. Но
потом, перевоспитывать устав
его за разложенье колектива,
уволили. И, выдавив: «говно!»
он, словно затухающее «ля»,
не сделав из дальнейшего маршрута
досужих достояния очес,
как строчка, что влезает на поля,
вернее – доводя до абсолюта
идею увольнения, исчез.
___
Второго января, в глухую ночь,
мой теплоход отшвартовался в Сочи.
Хотелось пить. Я двинул наугад
по переулкам, уходившим прочь
от порта к центру, и в разгаре ночи
набрел на ресторацию «Каскад».
Шел Новый Год. Поддельная хвоя
свисала с пальм. Вдоль столиков кружился
грузинский сброд, поющий «Тбилисо».
Везде есть жизнь, и тут была своя.
Услышав соло, я насторожился
и поднял над бутылками лицо.
«Каскад» был полон. Чудом отыскав
проход к эстраде, в хаосе из лязга
и запахов я сгорбленной спине
сказал: «Альберт» и тронул за рукав;
и страшная, чудовищная маска
оборотилась медленно ко мне.
Сплошные струпья. Высохшие и
набрякшие. Лишь слипшиеся пряди,
нетронутые струпьями, и взгляд
принадлежали школьнику, в мои,
как я в его, косившему тетради
уже двенадцать лет тому назад.
«Как ты здесь оказался в несезон?»
Сухая кожа, сморщенная в виде
коры. Зрачки – как белки из дупла.
«А сам ты как?» "Я, видишь ли, Язон.
Язон, застярвший на зиму в Колхиде.
Моя экзема требует тепла..."
Потом мы вышли. Редкие огни,
небес предотвращавшие с бульваром
слияние. Квартальный – осетин.
И даже здесь держащийся в тени
мой провожатый, человек с футляром.
«Ты здесь один?» «Да, думаю, один».
Язон? Навряд ли. Иов, небеса
ни в чем не упрекающий, а просто
сливающийся с ночью на живот
и смерть... Береговая полоса,
и острый запах водорослей с Оста,
незримой пальмы шорохи – и вот
все вдруг качнулось. И тогда во тьме
на миг блеснуло что-то на причале.
И звук поплыл, вплетаясь в тишину,
вдогонку удалявшейся корме.
И я услышал, полную печали,
«Высокую-высокую луну».
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
