Василий Трофимович, девяностолетний ветеран двух войн, спустя десятилетия после сражений против финнов и немцев, продолжал вести ожесточённую борьбу. С годами изменилось только боевое орудие. Автомат и патронташ сменились автоматической ручкой и лентами почтовых марок.
Сначала он бился за чистоту рядов Партии, потом за путёвки в санаторий, затем за Горбачёва, чуть позже – против Горбачёва, далее – за Ельцина, после чего – за Зюганова. Позже бросался грудью на амбразуру за Жириновского. Болел перед экраном телевизора за лидера либерал-демократов, когда тот драки в Думе устраивал. Крепко сжимал поднятый вверх кулак и с криками «Вовка, бей жидов!» нервно ёрзал в кресле. В ЛДПР вступил, партийные взносы исправно платил. И нежно поглаживал партбилет.
Но постепенно политические страсти в стране улеглись, драки в Думе прекратились, и Василию Трофимовичу снова стало скучно. Партбилет был заброшен на антресоль, в коей вещи имели свойство исчезать чаще, чем корабли в треугольнике под Бермудами
Руки чесались написать новенькую грозную петицию, да мысль никак не приходила, о чём нонче воевать. Ходил старик угрюмый. Ни заначка Беломора в сарае не радовала, ни партизанские вылазки к соседу за поллитрой. То письмо однополчанину напишет, то скандал на почте устроит. А куражу всё нет.
Но вот однажды вышел Трофимыч со двора. Присел на лавку, задумался. Глядь – прямо перед воротами лужа. Дождь третьего дня был. Солнце светит. Сухо везде. А аккурат перед домом родным раскинулось море широко.
И ярость благородная вскипела, как волна. И побежал воин, спотыкаясь об ухабы во дворе… Письмо писать! Скорее писать! Даже калитку запереть за собой забыл.
Вот он, кураж! Руки тряслись то ли от азарта, то ли от вчерашних палёных ста грамм.
Мэру! Нет. Маловато будет. Губернатору! Опять не то. Президенту! Эх. Жалко, что у президентов нет начальника. Что поделать, придётся Ельцину писать.
«Уважаемый Борис Николаевич!» – аккуратно вывела натренированная рука на чистом листе.
И Василий Трофимович всей сущностью погрузился в сладостную страсть обвинительных речей.
Кап.
Старик не придал значения звуку.
Кап!
На секунду задумался, но решил не отвлекаться от дел государственной важности.
КАП!
На этот раз что-то громко капнуло рядом с петиционером.
Василий Трофимович поднял возмущённый взгляд, но оторопел, раскрыл рот, неуверенно откинулся на спинку кресла и начал сползать под стол. Перед ним стояла…
Лужа! Высоченная, до самого потолка. Руки в боки. Синяк под глазом. Морда хамоватая. На макушке – потрёпанная белая панама.
Гостья вползла в дом через оставленную открытой калитку. И сейчас стояла посреди кабинета ветерана с явно недобрыми намерениями. Чуть выждав, она указала на стол и писклявым голосом заявила:
— В жопу себе засунь эти бумажки! Ещё хоть одну букву напишешь, я тебя… – и пригрозила кулаком.
— Понял-понял! – пробормотал старик пересохшим языком и тут же старательно скомкал письмо.
— То-то! – булькнула Лужа, развернулась и уползла обратно, греться на солнышке перед воротами. Василий Трофимович ещё долго неподвижно сидел в кресле кабинета. Петиций он больше не писал. А вот площадку перед воротами в миг зацементировал, да так ровненько, что хоть уровень по ней сверяй.
Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье
в том городе южном,
Где ветры гоняли
по взгорьям окружным,
Где море пленяло
волной семицветной,
Где сердце не знало
любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоем по окраинам,
Меж домиков тесных,
по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки
сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чем-то прекрасном.
Тропинка все выше кружила над бездной...
Ты помнишь ли тот поцелуй
поднебесный?..
Числа я не знаю,
но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном...
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.
Друг другу навстречу
по-прежнему выйдем,
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю:
назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье,
хотя б на мгновенье,
На площади людной,
под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.