Жил-был петух, и такой красавец: гребень алый как маков цвет, серьги чуть ли не до земли, а хвост даже павлину на зависть. Словом, все при нем было. Только лавры свои он стяжал не этим, а прославился тем на птичьем дворе, что будто бы каждое утро будил солнце.
Да по-другому в птичнике думать и не могли? Ведь как приноровился этот петух: только крикнет свое кукареку, светило тут же и покажется над лесом. В конце концов, он и сам вполне уверовал, не прокукарекай он вовремя, день никогда не наступит.
Понятное дело, больше всего на свете петух боялся проворонить мгновенье, когда солнце готово вот-вот луну на небе сменить. По той причине пришлось ему, едва наступали сумерки, вспархивать на ограду и всю ночь напролет ждать заветного мига.
Все б ничего, но спать-то ему тоже надо было. Вот он и приспособился: станет где-нибудь днем в уголке на одну ногу, подожмет под себя другую, а голову под крыло спрячет и спит как убитый.
Тем временем предоставленные сами себе куры то и дело заводили между собой ссоры, да и нестись стали куда хуже прежнего. Случалось, что кое-какая из несушек была не прочь пожаловаться ему на какую-нибудь свою подругу, но одного взгляда на спящего петуха хватало ей, чтобы вспомнить, что у него есть дела поважнее семейных дрязг.
- Ох, не доведут до добра его эти крики по утрам, - другой раз ворчал вроде как себе под нос, но так, что все вокруг слышали, старый индюк.
Только кто его слушать станет?! Однако слова его, как ни странно, оказались пророческими.
Жена хозяина усадьбы, не видя долгое время от петуха никакого прока, однажды взяла и сварила из него суп.
Ну, и переполох же поднялся на птичьем дворе, когда там узнали эту новость. И не ужасная судьба петуха взволновала всех, а что теперь будет с солнцем, кто же разбудит его завтра.
Ни куры, ни утки, ни даже индюк в эту ночь не сомкнули глаз. Каково же было их удивление, когда в обычный час из-за леса появилось солнце. Никто не знал, что и думать. Одна пекинская утка не потеряла присутствия духа, доказав снова всем, что ее иностранное происхождение что-нибудь да значит. Да, честно говоря, и не в первый раз приходилось ей открывать глаза на мир обитателям птичника.
- Так, - решительно сказала она и, завладев общим вниманием, задумалась с таким важным видом, что все примолкли, почтительно ожидая, что умного она скажет им на этот раз.
- Оказывается, - наконец, веско проговорила она, - наш-то кочет и солнце родственники. Вот оно и вышло теперь на его поиски.
Объяснение показалось всем убедительным. Даже известный сварливым характером индюк вынужден был пробурчать:
- Пожалуй, так оно и есть.
После этого окончательно любые сомненья исчезли, и весь птичник облегченно вздохнул.
Что сказать еще?
Вскоре на птичьем дворе объявился новый петух. Дело свое он знал, как говорится, надо бы лучше, да некуда: так усердно топтал он кур и строго следил за порядком меж ними, да и весь из себя был такой, что придраться не к чему. Однако нет-нет, да и находилась какая-нибудь из несушек, которая посмотрев задумчиво на него, говорила своей товарке:
- Всем хорош он, вот только солнце никогда ему не разбудить.
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен,
Арбузами пристань покрыта.
Не пить первача в дорассветную стыдь,
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть -
И мы паруса развернули...
В густой бородач ударяет бурун,
Чтоб брызгами вдрызг разлететься;
Я выберу звонкий, как бубен, кавун -
И ножиком вырежу сердце...
Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами...
Свежак задувает!
Наотмашь!
Пошел!
Дубок, шевели парусами!
Густыми барашками море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
И тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна.
Сквозь волны - навылет!
Сквозь дождь - наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь...
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.
Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок,
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина!
Козлами кудлатыми море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
Я песни последней еще не сложил,
А смертную чую прохладу...
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду,-
Мне жизни веселой теперь не сберечь -
И руль оторвало, и в кузове течь!..
Пустынное солнце над морем встает,
Чтоб воздуху таять и греться;
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем...
В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун -
И к берегу он подплывает...
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка,-
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.