Господи, что ж так тихо? Ни звука ведь. Воздух и тот неподвижен.
Каждый раз одно и тоже: стоит переступить порог квартиры, как неизвестно кто будто командует всякому шороху в ней замереть. Только и остается, что сесть поплотнее в кресло и предаться старому другу - унылому одиночеству.
А рано или поздно все закончится тем, что с тупым упорством паука я начну плести вновь и вновь одну и ту же паутину воспоминаний. Сколько лет прошло, а кажется случилось это только вчера, хотя по большому счету вспоминать-то особо нечего. Всего-то секунда другая и вся прежняя жизнь полетела в тартарары. Да, наделала дел та авария грозовой ночью на пригородном шоссе.
И снова, прежде чем меня засосет в непроглядную воронку забвения, я вижу огромную тень несущейся фуры, из-за которой навстречу мне под раскаты грома выскакивают в струях воды две ослепительно горящие фары. Я отчаянно кручу руль, надеясь проскочить в зазор между фурой и оболтусом, которому вздумалось идти на ее обгон. Меня заносит, удар, и очнуться мне довелось только в больнице. Я выжил, а Ольга нет.
Какие же длинные вечера в этой квартире. Иногда в ней появляются женщины, но они недолгие гости здесь. Ничего странного, Ольгу уже не вернуть, а жизнь идет своим чередом.
Только вот никак не получается с кратковременными моими пассиями выстроить какие-никакие отношения. Одни до зевоты скучны, другие взбалмошны сверх всякой меры, и от их затей, в которых я нахожу мало смысла, голова идет кругом.
Да и не хочется, по правде говоря, ни с одной из этих штучек выстраивать что-нибудь долговременное. Слишком мало присутствует в них женского шарма, которого у Ольге было хоть отбавляй. Так что с ними дело ограничивается элементарным сексом.
Хотя, если как следует разобраться, причина совсем не в женщинах. Как ни крути, я до сих пор не утратил надежды отыскать среди них клон жены, а из этого, конечно, ничего путного получиться не может.
Есть жизнь, и Ольге теперь в ней нет места. Это надо принять. Только такое легче сказать, чем сделать.
Нет, не было смысла в критический миг поворачивать мне руль. Тогда бы все вышло, как в сказке: они жили счастливо и умерли в один день. А так никакого желания нет досматривать это кино до конца. Переписать бы вот сценарий начисто…
Мысли вдруг обрываются от толчка в бок, и до слуха доносится откуда-то издали, будто это отголосок лесного эха, голос жены:
- Ты что, уснул?
В голове что-то перемыкает, и я выныриваю, уж не знаю из воспоминаний или видений, и перемещаюсь в иную реальность. Передо мной лобовое стекло автомобиля. Ошалело глядя, как дворники разгоняют по нему во все стороны воду, мало-помалу прихожу в себя.
Впереди в струях дождя угадывается ведущее в город шоссе, перед въездом на которое мне пришлось остановиться, чтобы пропустить несущиеся по нему в брызгах воды машины.
Облегченно переведя дыхание, я качаю головой:
- Ну, и погодка, - и решаю. – Возвращаемся на дачу. Что-то расхотелось по такой дороге домой ехать.
- Говорила тебе ведь, сразу давай останемся, - пеняет Ольга.
Я угукаю в знак согласия и, поворачивая машину, с ворчливым добродушием думаю: «Вот ведь умеет она накрутить такого, что потом черте что примерещится, да ведь все как реально-то в этот раз было».
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
