Я ему был по пояс.
Или чуть меньше…
А может больше…
Ну, где-то так. Точнее сейчас не припомнить.
Словом, звали его дядя Юра, и я целый вечер с ним строил лодку. Огромную. Из длиннющих досок.
Как познакомились? Да нечаянно.
Вышел я на часок погулять, прежде чем делать заданные в школе уроки, а во дворе никого из сверстников. Ну и взбрело на ум навестить соседа по парте - cколько времени рядом сидим, но в гостях у него ни разу не был. Все потому, что путь до него неблизкий - жил однокашник, считай, что у самой Волги.
Только вот повидаться с ним в тот день не пришлось. Едва подошел к нужному мне двухэтажному бревенчатому бараку, вижу, возле дощатой, выкрашенной белой известкой уборной мужчина строит лодку, да не какую-то плоскодонку, а самый что ни на есть настоящий баркас.
Какой уж тут однокашник!
Опомниться не успел, как ноги сами понесли меня к тому месту. Остановился неподалеку, смотрю во все глаза и дивлюсь с завистью, как ловко управляться с инструментами умеют некоторые люди.
Мужчина вдруг поворачивается ко мне и говорит:
- Чего попусту глаза пялишь? Придержи-ка доску, пока я ее подгоню к форштевню.
Я что? Вмиг сорвался с места и вцепился усердно в доску. Потом нашлась другая работа, и я, ей-ей, будто выпал из времени.
А едва сгустились сумерки, подошел к нам с пакетом в руках какой-то суетливый мужчина и, оглядев придирчиво нашу работу, сказал, потирая ладошки:
- Шабаш. Перекус давай делать.
И вот сели мы тут же возле лодки вокруг газетой накрытого ящика. Я с толстенным кружком докторской колбасы на ломте черного хлеба и кружкой сладкого чая из термоса, а дядя Юра с пришельцем открыли бутылку водки, выпили ее по пол граненного стакана и меж ними завязалась беседа.
Неизвестный мужчина сетовал все, что жена над ним забрала столько власти, что невмоготу уже, а дядя Юра слушал-слушал и сказал как отрезал:
- Это все потому, что ты себя в семье поставить не сумел правильно.
Да и потом незнакомый мужичок наговорит торопливо много чего, а дядя Юра все больше молчком, но ответит если, то уж так, что его торопыге собеседнику только и оставалось, что согласно кивать.
Разошлись мы, когда стало совсем уж темным темно. Оказалось, что эти двое взрослых жили тут же в бараке, а вот мне, чтобы добраться домой пришлось пройти не один квартал по безлюдным улицам.
Да это бы ладно. Но когда я предстал перед родителями, то головомойку подобную той припомнить не мог.
Отец сходу влепил подзатыльник, а потом занят был только тем, что пытался успокоить мать, а та то метнется по комнате, то опять теребит меня, будто убедиться хотела, что я живой, и все добивалась, где можно было пропадать столько времени.
Я честно сказал, что ходил в гости к школьному товарищу, но потом все равно пришлось соврать, когда мать стала допытываться, чем же мы занимались так долго.
Неизвестно почему, но чем дальше, тем сильнее я проникался убежденностью, что родителям лучше не знать правды, и поэтому в ответ заведено бубнил:
- Играли.
Мало помалу родители в конце концов подуспокоились, и после того, как строго настрого запретили отныне уходить за пределы двора, мать накормила меня ужином, - я не спорил, хотя голоден не был, - а потом уложила спать. Час был такой поздний, что про несделанные уроки никто и не вспомнил.
Оказавшись в постели, я облегченно вздохнул и принялся перебирать в уме перипетии прожитого дня. Ну и конечно припомнил замечательные слова, что в семье себя надо уметь правильно поставить. Припомнил и не смог подавить горестный вздох, и уже засыпая подумал, жаль ведь как, что дядя Юра не мой отец.
Времени с тех пор кануло в Лету немерено, а как вспомню теперь тот двор, запах стружки, да входящий в силу у меня на глазах контур будущей лодки и компанию с мужчиной, у которого на все про все ответы имеются, так в голове невольно мысль, ту ли дорогу в жизни выбрал, не ошибся ли часом.
Лишенный глухоты и слепоты,
я шепотом выращивал мосты -
меж двух отчизн, которым я не нужен.
Поэзия - ордынский мой ярлык,
мой колокол, мой вырванный язык;
на чьей земле я буду обнаружен?
В какое поколение меня
швырнет литературная возня?
Да будет разум светел и спокоен.
Я изучаю смысл родимых сфер:
пусть зрение мое - в один Гомер,
пускай мой слух - всего в один Бетховен.
2
Слюною ласточки и чирканьем стрижа
над головой содержится душа
и следует за мною неотступно.
И сон тягуч, колхиден. И на зло
Мне простыня - галерное весло:
тяну к себе, осваиваю тупо.
С чужих хлебов и Родина - преступна;
над нею пешеходные мосты
врастают в землю с птичьей высоты!
Душа моя, тебе не хватит духа:
темным-темно, и музыка - взашей,
но в этом положении вещей
есть ностальгия зрения и слуха!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
