На пляже лысый мужик бил небритого тапком по лицу. Вокруг немедленно собралась толпа.
- Иех! Кто ж так бьет-та! - сказал старичок в панаме.
- А как надо? - спросил парень в джинсовых шортах.
- Дык ясно же как, - ответил старичок. - Надоть с оттягом, да с замахом.
- Как это с "оттягом"? - заинтересовался мужик в мятой кепке.
- Иех, маладежь! Делаешь оттяг и вдаряешь.
- А замах-то для чего?
- Я ж говорю: замах для следующего оттяга.
Джинсовые шорты задумался. Возможно пытался представить себе оттяг. Ну, или замах.
Откуда-то появился полицейский в фуражке, плавках с кобурой и планшетом в руке.
- Так, граждане, - сказал он. - Что происходит?
- Да, вот, бьет один другого. Из-за бабы, небось, - ответил мятая кепка. - А может о литературе поспорили.
Полицейский включил планшет и приготовился фиксировать происходящее.
- Ого, полицию планшетами снабдили? - удивился джинсовые шорты. - С камерой?
- Да, с камерой. Полторы тыщи пикселей мощность, - гордо сказал полицейский и навел камеру на владельца тапка.
- А чего полторы-то? Где остальные пятьсот? - поинтересовались шорты.
- Нишкни, - шикнула панама. - Про оттяг ниче не ведаешь, а туда же.
- По литературе они поспорили, - сказала дама с кошелкой и поправила очки. - Или по кино. Экзистенциализм Тарковского не концептуальным небритому показался что ли. Ну лысый и стал возражать тапком. Слово-то выговорить не смог.
- Да какая там концептуальность! - воскликнула мятая кепка. - Это ж экзистенциализм! Созерцание бытия.
- Что значит нет концептуальности?! - возмутился старичок, снял шлепанец и приготовился к оттягу.
Неправо о стекле те думают, Шувалов,
Которые стекло чтут ниже минералов.
Ломоносов
Солдат пришел к себе домой -
Считает барыши:
"Ну, будем сыты мы с тобой -
И мы, и малыши.
Семь тысяч. Целый капитал
Мне здорово везло:
Сегодня в соль я подмешал
Толченое стекло".
Жена вскричала: "Боже мой!
Убийца ты и зверь!
Ведь это хуже, чем разбой,
Они помрут теперь".
Солдат в ответ: "Мы все помрем,
Я зла им не хочу -
Сходи-ка в церковь вечерком,
Поставь за них свечу".
Поел и в чайную пошел,
Что прежде звали "Рай",
О коммунизме речь повел
И пил советский чай.
Прошло три дня, и стал солдат
Невесел и молчит.
Уж капиталу он не рад,
Барыш не веселит.
А в полночь сделалось черно
Солдатское жилье,
Стучало крыльями в окно,
Слетаясь, воронье.
По крыше скачут и кричат,
Проснулась детвора,
Жена вздыхала, лишь солдат
Спал крепко до утра.
В то утро встал он позже всех,
Был сумрачен и зол.
Жена, замаливая грех,
Стучала лбом о пол.
"Ты б на денек,- сказал он ей,-
Поехала в село.
Мне надоело - сто чертей!-
Проклятое стекло".
Жена уехала, а он
К окну с цигаркой сел.
Вдруг слышит похоронный звон,
Затрясся, побелел.
Семь кляч влачат по мостовой
Дощатых семь гробов.
В окно несется бабий вой
И говор мужиков.
- Кого хоронишь, Константин?
- Да Глашу вот, сестру -
В четверг вернулась с имянин
И померла к утру.
У Николая помер тесть,
Клим помер и Фома,
А что такое за болесть -
Не приложу ума.
Настала ночь. Взошла луна,
Солдат ложится спать,
Как гроб тверда и холодна
Двуспальная кровать.
И вдруг ... иль это только сон?-
Идет вороний поп,
За ним огромных семь ворон
Несут стеклянный гроб.
Вошли и встали по стенам,
Сгустилась сразу мгла,
"Брысь, нечисть! В жизни не продам
Толченого стекла".
Но поздно, замер стон у губ,
Семь раз прокаркал поп.
И семь ворон подняли труп
И положили в гроб.
И отнесли его в овраг,
И бросили туда,
В гнилую топь, в зловонный мрак,
До Страшного суда.
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
