Представляете, зима. Ночь – сказка! В воздухе ни ветерка, а в нем, празднично искрясь в свете фонарей, с эдакой вальяжной неторопливостью падают хлопья снега. И не так, чтоб очень морозно. Градусов десять-двенадцать, никак не больше.
А я только что со стихийного междусобойчика. Зашел к сокурсникам на минутку в общежитие и припозднился. По какому поводу? Да черт его знает! Сейчас не вспомнить. Да и не к чему - поводов выпить у студентов немерено, все не упомнишь.
Вышел на улицу, вдохнул свежий воздух, после прокуренной-то наскрозь комнаты, и замер как вкопанный. Мало того, шапку снял и голову под снег подставил. Хорошо как!
Тут и появился он. Он – это Генка Бурыкин, абсолютно ничем не примечательная личность. Если б кому-то пришла мысль объявить конкурс на самого неприметного студента на курсе, он без труда занял первое место, причем с большим отрывом от ближайшего конкурента.
Возникнув из темноты, сокурсник замер на секунду шагах в четырех, а потом решительно подошел и, глядя пристально мне в глаза, сказал:
- Подумай, что скажет инопланетный разум, увидь он тебя сейчас?
Я опешил, но только на миг, и, хмыкнув, показывая, что и сам не против повалять ваньку, возразил:
- Откуда пришельцу здесь взяться?
- Оглянись, - снисходительно усмехнулся он, - они кругом. Слепой и тот их заметит, если захочет, конечно.
Озадаченно глянув на него, чтобы понять, разыгрывает он меня или просто дурачится, я так и остался в недоумении - Бурыкин по своему обыкновению был серьезен.
- Наблюдают они за нами и диву даются. Стоило вот преодолевать такие пространства, чтобы увидеть здесь пьяного студента.
Этими словами он меня окончательно сбил с толку. Я изумленно вытаращился на него и секунд на пять лишился дара речи, а он себе продолжал:
- Люблю вот в небо смотреть. Когда начинаешь понимать, какое оно огромное, поневоле станешь думать, не может быть, чтобы там не нашлось ни единой живой души. И ведь так оно и есть. Мало того, души эти куда разумнее, чем мы, и, помяни мои слова, они помогут нам стать на правильный путь.
Бурыкин прищурился куда-то мимо меня и прибавил, будто совсем уж разговаривая сам с собой:
- Ведь кто хоть раз глянет, что у нас творится, равнодушным уже не останется. Только сложное это дело: за века такой клубок из всякой дряни скрутился, все так перепутано там, что даже тем, кто оттуда, - тут он ткнул пальцем в небо, - разобраться, что к чему не просто. Знаешь, почему?
- Нет, - мотнул я головой.
- В ниточке вся проблема кроется. Той единственной, за которую потяни, и весь клубок мигом распустится.
Я почувствовал, как из головы выветривается всякая хмель:
- Ты всерьез?
- Когда я шутил?
Что правда, то правда: такого случая на моей памяти не было.
- Не торопятся, однако, они на связь с нами выйти, - заметил я.
- Это смотря с кем, - с таинственным видом проронил он.
Я ухмыльнулся:
- Они что, с тобой в контакт вступили?
- Само собой, - ничтоже сумнящеся ответствовал Бурыкин. – Откуда, по-твоему, я про ниточку узнал?
Своим вопросом он поставил меня в тупик, и я не сразу нашелся с ответом.
– Видишь, кое-что до тебя доходить стало, - назидательно проговорил он и, не простившись, скрылся за дверью общежития.
Такая вот однажды случилась история.
Признаюсь, время от времени потом меня подмывало продолжить памятный разговор у дверей общежития, но однокурсник так и не дал ни разу для этого повода. Словом, что на него в тот вечер нашло, по сей день для меня загадка.
А. Чегодаев, коротышка, врун.
Язык, к очкам подвешенный. Гримаса
сомнения. Мыслитель. Обожал
касаться самых задушевных струн
в сердцах преподавателей – вне класса.
Чем покупал. Искал и обнажал
пороки наши с помощью стенной
с фрейдистским сладострастием (границу
меж собственным и общим не провесть).
Родители, блистая сединой,
доили знаменитую таблицу.
Муж дочери создателя и тесть
в гостиной красовались на стене
и взапуски курировали детство
то бачками, то патлами брады.
Шли дни, и мальчик впитывал вполне
полярное величье, чье соседство
в итоге принесло свои плоды.
Но странные. А впрочем, борода
верх одержала (бледный исцелитель
курсисток русских отступил во тьму):
им овладела раз и навсегда
романтика больших газетных литер.
Он подал в Исторический. Ему
не повезло. Он спасся от сетей,
расставленных везде военкоматом,
забился в угол. И в его мозгу
замельтешила масса областей
познания: Бионика и Атом,
проблемы Астрофизики. В кругу
своих друзей, таких же мудрецов,
он размышлял о каждом варианте:
какой из них эффектнее с лица.
Он подал в Горный. Но в конце концов
нырнул в Автодорожный, и в дисканте
внезапно зазвучала хрипотца:
"Дороги есть основа... Такова
их роль в цивилизации... Не боги,
а люди их... Нам следует расти..."
Слов больше, чем предметов, и слова
найдутся для всего. И для дороги.
И он спешил их все произнести.
Один, при росте в метр шестьдесят,
без личной жизни, в сутолоке парной
чем мог бы он внимание привлечь?
Он дал обет, предания гласят,
безбрачия – на всякий, на пожарный.
Однако покровительница встреч
Венера поджидала за углом
в своей миниатюрной ипостаси -
звезда, не отличающая ночь
от полудня. Женитьба и диплом.
Распределенье. В очереди к кассе
объятья новых родственников: дочь!
Бескрайние таджикские холмы.
Машины роют землю. Чегодаев
рукой с неповзрослевшего лица
стирает пот оттенка сулемы,
честит каких-то смуглых негодяев.
Слова ушли. Проникнуть до конца
в их сущность он – и выбраться по ту
их сторону – не смог. Застрял по эту.
Шоссе ушло в коричневую мглу
обоими концами. Весь в поту,
он бродит ночью голый по паркету
не в собственной квартире, а в углу
большой земли, которая – кругла,
с неясной мыслью о зеленых листьях.
Жена храпит... о Господи, хоть плачь...
Идет к столу и, свесясь из угла,
скрипя в душе и хорохорясь в письмах,
ткет паутину. Одинокий ткач.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
