Сорок семь – это, знаете ли, возраст! Что в голову стукнет, одному богу известно. Тем паче, тело поизносилось изрядно и здоровье по этой причине не то. Предпринять вроде как хочется что-то, но рецепта общего нет. Всяк выкручивается как может.
Токарь Егоров, к примеру, порешил как-то в спорте панацею найти от возрастных бедствий. Ну не так, чтоб совсем уж отдаться целиком физической культуре, но по выходным, как штык, засвидетельствовать свое присутствие на стадионе, и старт новой жизни положил он дать в субботу.
Все ж таки задуманное сразу пошло не по плану. Короче говоря, проспал Егоров первый, да и второй луч солнца тоже. Ничего страшного в том, конечно, не было. Когда и выспаться рабочему человеку, как не в выходной, а стадион никуда не убежит.
К тому же, зевнув от души, токарь потянулся и решил, что так оно даже и к лучшему. Ни к чему очертя голову начинать дело, в котором ни хрена не петришь. Вначале бы осмотреться что и как. Может, стадион уже кто-то в частную собственность оприходовал и посторонним теперь там ни-ни.
И вот, облачившись в купленный накануне спортивный костюм и вьетнамские кроссовки, выходит он на приступок подъезда и замирает на секунду, чтобы оглядеться. Видит, у доминошного столика неподалеку от детской площадки несколько мужчин его возраста недвусмысленно готовятся отметить какое-то событие, и верховодит у них, как обычно, представительный Губанов, главный авторитет во дворе по разного рода житейским заморочкам. Этот, так сказать, душа общества замечает нашего токаря и, встретившись с ним взглядом, кричит ему:
- Легок на помине. Куда паруса надул? - и рукой машет, ну-ка, мол, друг ситный, яви себя нам.
«Твою мать! - с чувством подумал Егоров. – Счас начнет критику наводить», - и как в воду смотрел.
Едва подошел он к столику, а куда токарю было деваться, Губанов наметанным глазом окинул его спортивный наряд и осведомился с ернической подоплекой:
- На стадион вроде ты собрался? Не иначе как триста лет захотел прожить. А у нас вот Петрович выставляется – внучка у него вчера родилась, - и сразу взял быка за рога. –Ты его уважаешь?
Что тут ответишь?
В общем, токарю ничего не осталось, как присоединиться к компании. Вскоре он уже взял стакан, пожелал, конечно, всяческих благ новорожденной, ее матери, ну и само собой, деду, а потом сжег все мосты, ведущие к новой, так и не начатой жизни, – выпил залпом водку, и удивительное дело, в тот же миг у него как гора с плеч свалилась. Хотя ведь среди своих он был, разве что только один в спортивном костюме.
Так вот и не сложилось у Егорова приобщиться хотя бы в какой-то мере к новым, пусть и несколько мифическим реалиям. Иной на деле оказалась действительность. А и то, как ни крути, небогат ведь в ней выбор: либо строить свое бытие по науке, либо уважение в обществе.
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
