Еду я в электричке. Напротив двое сидят. Один из себя весь видный такой в твидовом пиджаке с подкладкой из саржи и галстуке. Другой кожа да кости и одет в блейзер, какой художники любят носить, даром что красками не испачкан.
Худой словами будто из пулемета сыплет, а перед тем, как дух перевести, все спрашивает: «Как же так?» Импозантный тут же в ответ ему через губу и уронит:
- Ни в одни ворота гипотеза.
Говорили они говорили - вдруг осанистый устремляет на меня взгляд и осведомляется вежливо, будто профессор у студента:
- А что сосед наш думает?
Пришлось признаться, что не очень-то я сообразительный малый от того и теряюсь часто, когда просят меня изложить свою точку зрения.
Те двое напротив переглянулись и, ну, наперебой объяснять в чем у них камень преткновения.
Не знаю, получилось бы у них наставить меня на путь истинный, не испорть им обедню изрядно подвыпивший гражданин. Подходит он к нам неожиданно и веско так произносит:
- Смотрю я, у всех-то у вас длинный язык, только не в ту сторону. Я бы хотел спросить про нюанс. Сегодня мастер закрыл наряды, и что у меня от той зарплаты?!
- Верно, - подтверждает тот, что в блейзере, - свистать надо бы всех товарищей, чтоб все по местам.
А вальяжный покачал неодобрительно головой и сардонически прибавил:
- Я вас умоляю.
Что началось!
Заговорили они наперебой и до того горячо, что ничего понять не могу. В какой-то мере я себя среди них изгоем ощутил.
А когда исхудалый сказал:
- Коль честный кто человек, тот за правду всегда горой, - тут некстати моя остановка.
На прощанье никто ни словечка мне – так все увлеклись разговором между собой.
Вышел я на перрон. Ночь. Стою, на звезды гляжу и чувствую, крепнет во мне заброшенность, хоть обратно возьми и вернись в ту же самую электричку. Да куда там! Она уже за поворотом скрылась.
Скоро, скоро будет теплынь,
долголядые май-июнь.
Дотяни до них, доволынь.
Постучи по дереву, сплюнь.
Зренью зябкому Бог подаст
на развод золотой пятак,
густо-синим зальёт Белфаст.
Это странно, но это так.
2
Бенджамину Маркизу-Гилмору
Неподалёку от казармы
живёшь в тиши.
Ты спишь, и сны твои позорны
и хороши.
Ты нанят как бы гувернёром,
и час спустя
ужо возьмёт тебя измором
как бы дитя.
А ну вставай, учёный немец,
мосье француз.
Чуть свет и окне — готов младенец
мотать на ус.
И это лучше, чем прогулка
ненастным днём.
Поправим плед, прочистим горло,
читать начнём.
Сама достоинства наука
у Маршака
про деда глупого и внука,
про ишака —
как перевод восточной байки.
Ах, Бенджамин,
то Пушкин молвил без утайки:
живи один.
Но что поделать, если в доме
один Маршак.
И твой учитель, между нами,
да-да, дружок...
Такое слово есть «фиаско».
Скажи, смешно?
И хоть Белфаст, хоть штат Небраска,
а толку что?
Как будто вещь осталась с лета
лежать в саду,
и в небесах всё меньше света
и дней в году.
3. Баллимакода
За счастливый побег! — ничего себе тост.
Так подмигивай, скалься, глотай, одурев не
от виски с прицепом и джина внахлёст,
четверть века встречая в ирландской деревне.
За бильярдную удаль крестьянских пиров!
И контуженый шар выползает на пузе
в электрическом треске соседних шаров,
и улов разноцветный качается в лузе.
А в крови «Джонни Уокер» качает права.
Полыхает огнём то, что зыбилось жижей.
И клонится к соседней твоя голова
промежуточной масти — не чёрной, не рыжей.
Дочь трактирщика — это же чёрт побери.
И блестящий бретёр каждой бочке затычка.
Это как из любимейших книг попурри.
Дочь трактирщика, мало сказать — католичка.
За бумажное сердце на том гарпуне
над камином в каре полированных лавок!
Но сползает, скользит в пустоту по спине,
повисает рука, потерявшая навык.
Вольный фермер бубнит про навоз и отёл.
И, с поклоном к нему и другим выпивохам,
поднимается в общем-то где-то бретёр
и к ночлегу неблизкому тащится пёхом.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.