Еду я в электричке. Напротив двое сидят. Один из себя весь видный такой в твидовом пиджаке с подкладкой из саржи и галстуке. Другой кожа да кости и одет в блейзер, какой художники любят носить, даром что красками не испачкан.
Худой словами будто из пулемета сыплет, а перед тем, как дух перевести, все спрашивает: «Как же так?» Импозантный тут же в ответ ему через губу и уронит:
- Ни в одни ворота гипотеза.
Говорили они говорили - вдруг осанистый устремляет на меня взгляд и осведомляется вежливо, будто профессор у студента:
- А что сосед наш думает?
Пришлось признаться, что не очень-то я сообразительный малый от того и теряюсь часто, когда просят меня изложить свою точку зрения.
Те двое напротив переглянулись и, ну, наперебой объяснять в чем у них камень преткновения.
Не знаю, получилось бы у них наставить меня на путь истинный, не испорть им обедню изрядно подвыпивший гражданин. Подходит он к нам неожиданно и веско так произносит:
- Смотрю я, у всех-то у вас длинный язык, только не в ту сторону. Я бы хотел спросить про нюанс. Сегодня мастер закрыл наряды, и что у меня от той зарплаты?!
- Верно, - подтверждает тот, что в блейзере, - свистать надо бы всех товарищей, чтоб все по местам.
А вальяжный покачал неодобрительно головой и сардонически прибавил:
- Я вас умоляю.
Что началось!
Заговорили они наперебой и до того горячо, что ничего понять не могу. В какой-то мере я себя среди них изгоем ощутил.
А когда исхудалый сказал:
- Коль честный кто человек, тот за правду всегда горой, - тут некстати моя остановка.
На прощанье никто ни словечка мне – так все увлеклись разговором между собой.
Вышел я на перрон. Ночь. Стою, на звезды гляжу и чувствую, крепнет во мне заброшенность, хоть обратно возьми и вернись в ту же самую электричку. Да куда там! Она уже за поворотом скрылась.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
купе
и кают
чиновник
учтивый
движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
улыбка у рта.
К другим —
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
На польский —
глядят,
как в афишу коза.
На польский —
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости —
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
мою
краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет —
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Советского Союза.
1929
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
